Ну-ну, думаю, егеря, это, конечно, звучит. У немцев-то они были ребята серьезные… доводилось пару раз схлестнуться. Волки еще те.
– Шансы, – говорю, – у них были. А вот какие…
Тут уж, как говорил наш капитан, приходится экстраполировать. Если бы, да кабы.
– Как я уже вам, ваша светлость, говорил, у них расчет на панику был. Та группа, что в лесу, – киваю, – отвлекающая, шум поднять, глаза отвести. А основная – те, что на дороге были. Удалось бы им на гранатный бросок дойти – тут уж, ваша светлость, звиняйте, расклад не в вашу пользу.
Виртис нахмурился.
– На сколько, – спрашивает, – ты можешь кинуть эту… гранату?
– Ну, – говорю, – на пятьдесят метров, то есть, – поправляюсь, – на сто шагов достану уверенно.
Герцог еще больше брови сдвинул.
– Есть еще ближний круг, – говорит. – Ты скоро увидишь. Личные стражи Ее Высочества.
– Это в смысле телами закрыть? – интересуюсь. – Оно, конечно, неплохо, да вот только «лимонка» на три метра, то есть, – снова поправляюсь, – на шесть шагов вокруг траву выкашивает. Считайте сами, ваша светлость.
Виртис на меня покосился в очередной раз. Нет, думаю, не умею я с герцогами общаться. С баронами получалось, ну да Аулей барон еще тот… свойский, а про Кару я и не говорю. А вообще-то… кому из нас больше надо, мне или ему, Виртису то есть? Я, между прочим, учился с немецкими танками общаться на дистанции кинжального огня. А тут герцог. Подумаешь.
– Вот, – говорю, – здесь они и были, ваша светлость. За этой самой корягой.
Хорошо ее крупнокалиберным разлохматило. А ведь деревяшка была еще та, прежде чем упасть, небось лет сто проторчала. Неудивительно, что эти ребята так быстро ноги сделали – укрытий посолиднее в окрестности не наблюдается.
Их светлость на цыпочках приподнялся, за корягу заглянул, а потом вдруг р-раз – рукой резко так махнул, и в стволе напротив, как раз в центре той самой кляксы, кровавой кинжал торчит.
Ловко. Интересно, думаю, один такой кинжальчик у него в рукаве или больше? И еще – с автоматом он так же умело орудует?
Виртис тем временем корягу обошел, кинжал из дерева выдернул, кончик лезвия внимательно так изучил, понюхал даже, потом еще кору на пятне колупнул. И все это с задумчивым таким, серьезным видом. Я на него гляжу, как папуас на шамана, – вдруг, думаю, и в самом деле скажет чего из ряда вон?
Ничего он не сказал. Присел на корточки и начал пятерней растопыренной над землей водить. Глаза при этом у него, что характерно, зажмурены были.
Ну-ну, думаю, он бы еще эту… лозу себе сорвал, глядишь и нашел бы тогда… родник какой.