– Хорошо, – говорю, – допустим, один доброволец у вас нашелся. Я да машина во дворе – и обернуться быстро можно, и загрузиться неплохо. И что за какой конец брать, тоже знаю. Но хоть примерные координаты указать можете?
– Места, – священник говорит, – показать могу. Это несложно.
Полез куда-то под стол, залязгал чем-то. Наконец вылез с рулоном полотна. Расстелил его по столу и пальцем тычет.
– За последние дни, – начал, – вот…
А я на эту, с позволения сказать, «карту» гляжу – та еще карта. Ребенку, который ее рисовал, лет десять было, а то и меньше. Факт наличия основных местных достопримечательностей показан, но дальше этого дело не идет. По пачке «Беломора» и то легче ориентироваться.
– Стоп, – говорю, – а другой карты у вас нет? Более приближеннюй к рельефу местности? Типа двухверстки.
– Эта карта, – поп говорит, – самая лучшая во всем замке.
Да, думаю, топография у них тут явно не на высоте.
– Ладно. Но тогда мне к этой карте еще и проводника нужно. Переводчика. Чтобы он всю эту живопись к местности привязывал. А то ведь у вас, наверно, не один холмик с тремя кустиками. Их бин хир ляйдэр нихт бэкант[7].
Сказал и тут же язык прикусил. Только вот поздно уже было.
– Все, что надо, я могу показать лучше любого в Замке! – заявила Кара.
Я на Иллирия кошусь – дочь хозяина как-никак, а он кивает.
– Да, – говорит, – лучше Кары окрестности замка мало кто знает.
Посмотрел я на нее тоскливо, вздохнул. А что тут сделаешь? Назвался шампиньоном…
– Ладно, – говорю, – не-рядовая Карален. Слушай приказ. Выяснить у священника координаты, переодеться в полевую форму и через пять минут быть у машины? Ясно?
– Нет, – отвечает. – Мне не ясно, что такое «ко-ордаты», «полевая форма» и сколько это – «пять минут»?
– Отвечаю по порядку: координаты – расположение нужных нам мест на карте, полевая форма – одежда, которую не жалко изорвать в бою, а пять минут – как можно быстрее. Ферштейн?
– Теперь да, – отвечает. – А что такое верштайн?
– А вот немецким, – говорю, – мы как-нибудь в другой раз займемся, – и чуть ли не бегом за дверь.
Добежал до «Доджа», сел, дух наконец перевел. Ну, думаю, ох и влип же ты, Малахов, с этой рыжей штучкой. Познакомился, называется, с аристократкой. Навязалась в напарники, то есть, тьфу, в напарницы. Тоже мне – стрелок-радистка.
Ладно. Вылез, походил вокруг, протекторы попинал. Только обернулся, а рыжая уже тут как тут. Вырядилась в свою вчерашнюю кожанку и сетку проволочную натянуть не забыла. Смотрю я на нее и сатанею потихоньку.
– Это, – спрашиваю, – форма полевая?
Рыжая носик гордо вздернула, и от этого еще смешнее стала выглядеть.