– Теперь вам лучше казнить меня, государь. Я больше не гарантирую верности.
Гаген думал, потупясь и раздраженно покусывая губу, потом с досадой окинул взглядом опального фаворита.
– К сожалению, я до сих пор испытываю к тебе некоторую слабость и считаю тебя своим единственным другом. Я почему-то привязан к тебе и не хочу, чтобы ты умер. Так что не надейся на громкий процесс в суде, высокий эшафот и славный конец любимого мужичьем народного героя. На то, что тебе снова все сойдет с рук, тоже не надейся – не сойдет.
– Тогда к чему я должен приготовиться?
– Отправишься под арест и пробудешь в тюрьме столько, сколько я, твой повелитель, пожелаю. Во всяком случае, быть тебе под замком до тех пор, пока ты не одумаешься, не успокоишься и не признаешь, что я был прав.
«Крепка и надежна дружба государей», – подумал Людвиг, ощупывая разбитую скулу.
– Стража! – рявкнул Гаген. – Проводите советника!
Кунц Лохнер вошел, пряча взгляд, и сразу за дверью крепко ухватил арестанта под руку.
– Не печальтесь, фон Фирхоф. Быть может, это и не очень надолго…
Вежливый конвой проводил друга императора по узкой лестнице. Зарешеченное окно камеры выходило на бурное море. Серые волны севера разительно отличались от бирюзового и светло-изумрудного залива Толоссы – они выглядели очень мрачно. Людвиг в унынии опустился на скамью. Кунц Лохнер неуверенно потоптался возле тяжелой, окованной железом двери и шепотом добавил напоследок:
– Если вам что-нибудь понадобится, фон Фирхоф, смело зовите сторожа. Ешьте, пейте и отсыпайтесь. А еще лучше – сообщите-ка побыстрее нашему Святоше, что раскаялись во всем подряд.
Первый страж Империи ушел. Людвиг постоял у окна, наблюдая, как наливается будущим дождем унылая, крысиного цвета туча. Потом, не снимая сапог, улегся на койку.
– Эй, охрана!
Загремел увесистый засов, дверь отворилась, в проеме показались багровые щеки и красный нос коренастого чернобородого стража. Тюремщик походил на горного гнома.
– Мэтр э…?
– Мэтр Райг.
– Любезный мэтр Райг, принесите мне вина.
Насупившийся сторож ушел и через некоторое время вернулся с кувшином и кружкой. Людвиг подождал, пока снова прогремит засов, потом наполнил кружку до краев.
– Да здравствует государь Церена. За милость императора!.. Ну и кислятина.
Больной глаз почти совсем закрылся, разбитое лицо отекло и мешало глотать, однако фон Фирхоф осушил посудину до дна. «Напьюсь, все равно торопиться мне некуда». Он методично осушил весь кувшин, потом одним ударом разнес кружку о стену.
На шум и звон осколков явился все тот же неповоротливый Райг.