Они свернули на дорогу, убегающую прочь от города.
К концу дня, едва бархатные сумерки коснулись раскаленной летним солнцем земли, и стрелы предзакатных лучей упали на дорогу, беглецов обогнал отряд, который несся во весь опор. Броня рыцарей сияла, как огонь, вились яркие флажки на копьях, земля содрогалась под копытами рослых коней.
Наемники поспешно убрались на обочину. Во главе кавалькады скакал прямой, как стрела, седой рыцарь, а рядом с ним – крепкая рослая девушка в стальных латах. Ее голова тоже оставалась непокрытой, копна светлых волос, небрежно скрепленных серебряной диадемой, рассыпалась по спине.
– Ханна Поэтерская… – задумчиво и печально вздохнул Рихард.
Отряд уже удалялся, дорожные камешки градом сыпались из-под кованых копыт. Женщина так и не обернулась. Лучи заходящего солнца упали на конские гривы, зажгли яростным сиянием оружие и латы воинов, шевелюру всадницы и пряжки на сбруе лошадей.
Хайни моргнул. В какой-то миг ему показалось, что светлые волосы женщины охватило пламя…
Хайни Ладер вздохнул и почесал висок.
– Куда теперь? – спросил он приятеля.
– А я в кабаке вербовщика видел… – задумчиво протянул Рихард Лакомка. – Может, в армию вернемся? Поспешим на помощь осажденной крепости…
– Такого коня, как у д’Артена, честного меча и доспеха хорошего тебе все равно не дадут. Будешь с пикой на плече грязь пехтурой месить, да она и смотреть-то на тебя не захочет.
– Ну, нам не обязательно в Феррару… Мало ли на свете осажденных крепостей.
– Ты это всерьез?
– А то! Говорят, в Толоссе бунт, государь собирает наемников. В конце концов, почему бы и нам не попробовать сделать карьеру?
Они поправили котомки на плечах и зашагали обратно к Поэтеру.
Адальберт Хронист. Проселочная дорога, северные провинции Империи.
Дорога уходила на север. Я выехал на пригорок и придержал Бенедикта, мною управляла неясная тревога – она настойчиво заставляла покинуть дорогу, в таких случаях лопатками чувствуешь приближение опасности. Местность вокруг изменилась, густой, темный еловый бор начинался сразу за холмами. Острые верхушки деревьев нацелились в сереющее небо словно зубья гигантского гребня.
Чуть повыше зубчатой кромки леса торчали шпили незнакомого замка. Я с обочины и без дороги проехал по лугу в сторону опушки. Лес начался внезапно, трава под копытами мула сменилась толстой подушкой сухих еловых игл. Мой беспричинный страх не исчез, он словно бы притаился, лишь слегка напоминая о себе тревогой, усталостью и неясным предчувствием беды. Место и впрямь было недоброе; высокие угрюмые стволы, темная, почти черная хвоя. Причудливые коряги покрывал налет ярко-зеленого мха. Лес угрюмо застыл в безмолвии – я отметил, что птицы почему-то не кричали. Воздух оказался насыщенным влагой и острым ароматом древесной смолы.