Наш общий друг (Книга 3 и 4) (Диккенс) - страница 37

Лицо миссис Боффин приняло горестное выражение, и, внимательно посмотрев на мужа, она обратилась к приемной дочери:

- Не слушайте его, Белла, милочка.

- Как? - воскликнул мистер Боффин. - Что такое? Почему не слушать?

- Я не то хочу сказать, - с грустным взглядом ответила миссис Боффин, я хочу сказать, верьте только тому, что он добр и великодушен, Белла, ведь он лучше всех на свете. Нет, Нодди, дай мне сказать хоть слово. Ты все-таки лучше всех на свете.

Она говорила так, как будто мистер Боффин возражал против этого: на самом деле он ни единым словом не выразил своего несогласия.

- А к вам, милая моя Белла, - сказала миссис Боффин все с тем же печальным выражением, - к вам он очень привязан, что бы ни говорил; поверьте, родной ваш отец не может принимать в вас больше участия и больше вас любить.

- Вот еще! - воскликнул мистер Боффин. - Что бы он ни говорил! Да я прямо так и говорю! Поцелуйте меня, деточка, пожелайте нам спокойной ночи и позвольте мне подтвердить то, что сказала моя старушка. Я очень вас люблю, милая, и совершенно с вами согласен: мы с вами уж позаботимся о том, чтобы вы были богаты. Эта ваша красота (которой вы имеете право гордиться, хотя в вас этого нет) стоит денег, и деньги у вас будут. Эти деньги тоже будут стоить денег, вы и на них наживетесь. У ваших ног золото. Спокойной ночи, милая.

Однако Белла осталась вовсе не так довольна его заверениями и картиной будущего богатства, как следовало ожидать. Целуя миссис Боффин и желая ей спокойной ночи, она чувствовала, что ей почему-то совестно глядеть на все еще печальное лицо этой доброй женщины и видеть ее явные старания оправдать мужа. "Какая нужда его оправдывать? - думала Белла, сидя у себя в комнате. Все, что он говорил, конечно, очень разумно и, конечно, очень верно. Это как раз то, что и я нередко себе говорю. Но почему мне это не нравится? Да, не нравится, и хотя он мой благодетель, я его осуждаю за это. Так скажи, пожалуйста, что это значит, ты, ветреная маленькая дрянь?" - строго спросила Белла, по привычке глядя на свое отражение в зеркале.

Зеркало, вызванное на объяснение, дипломатически скромно молчало, и Белла легла спать с тяжестью на душе, которая была гораздо хуже простой усталости. А наутро она опять ожидала увидеть тучи на челе Золотого Мусорщика, еще сильнее сгустившиеся тучи.

Теперь она часто сопровождала его в утренних прогулках по улицам; и как раз в это время начала разделять о ним довольно странное занятие. Всю свою жизнь он провел в четырех стенах, за скучной и тяжелой работой, и теперь с детской радостью ходил по лавкам. Это было для него ново, составляло одно из удовольствий его свободной жизни и не меньше радовало его жену. В течение многих лет они могли гулять по Лондону только в воскресенье, когда все лавки были закрыты, и теперь, когда каждый день на неделе стал для них праздником, они наслаждались неистощимым разнообразием и фантастической прелестью товаров, выставленных на витринах. Главные улицы казались им огромным театром, а пьеса ребячески забавной и новой; а в тех пор как Белла стала своей в их доме, Боффины всегда сидели в первом ряду и изо всех сил хлопали в ладоши. Но теперь мистер Боффин стал интересоваться только книжными лавками; больше того - хотя само по себе это особого значения не имело, редкими книгами одного только рода.