— Ай, — отмахнулся Олег.
— А-а-а… — понимающе кивнул купец. Потом улыбнулся. Потом громко захохотал: — Ты, ведун, через девять месяцев к рекам и ручьям лучше не подходи! И к колодцам не подходи! И вообще лучше воду не пей, не надо. Не то наступят для тебя большие хлопоты…
— Хватит ржать! — не выдержал Середин. — Ничего смешного!
— Сколько… — купец аж попискивал от восторга. — Сколько их было?
— Ш-ш-ша-а… — Впервые за многие годы у ведуна чуть не вырвалось нехорошее слово. Ворон с самого начала настрого всех учеников предупредил: никогда не призывать ни бога, ни черта. Потому как силы это столь мощные, что раз свяжешься — вся судьба кувырком пойдет. Но иногда что-нибудь эдакое так и норовило сорваться с губ… — Электрическая сила! Тройное ква в одном флаконе. Японский городовой и двести раз по Фудзияме.
— Сколько? — не в силах успокоиться, переспросил Любовод.
— Вечером две было. Да еще ночью кто-то приставал.
— Да уж, Ладе ты сегодня удовольствие доставил!
— Кому? — вздрогнул Середин от знакомого имени.
— Ну, Ладе, — кивнул купец. — Богине Ладе нашей. Ну, богине любви. Ты чего, ведун? Али еще что-то было?
— Ничего, — поморщился Олег. — Ты лучше про себя дальше расскажи.
— Да я ужо все и поведал. Соскучилась мама. Повидать захотела. Узнать, каким стал, чего хочу, о чем думаю. В общем, свиделись… Ладно, давай собираться. Ладья аккурат возле ручья, где я вышел, проплыть должна. Вот и подберет.
Ладья их действительно подобрала. Но не сразу — увидев на берегу двух утонувших товарищей, корабельщики не то что не остановились — схватились за весла, норовя побыстрее проскочить мимо. Любовод только посмеялся наивности своих людей.
Сдались корабельщики только на пятой попытке. Видно поняли, что не смогут выбраться из заколдованного места, пока хозяина и ведуна не подберут. Ладья спустила парус, повернула к берегу, постепенно теряя скорость, и почти без толчка приткнулась в песок. Наружу вывалилась веревочная лестница.
Любовол поднялся на борт первым. Остановился, облокотившись на выгнувшего деревянную шею «лебедя», окинул отпрянувших варягов укоризненным взглядом:
— Эх, вы… Ладно, всех прощаю. Борислав, правь к Новгороду. Ночью паруса не спускай, иди спокойно. С моим кораблем отныне ничего на воде не случится.
Так оно и вышло.
Движение по Волхову на подступах к городу было такое, словно на въезде в Москву летним воскресным вечером: сотни ладей, шнеков, шитиков, бус, ушкуев, лодок и прочей плавучей мелочи, пытаясь протиснуться по реке шириной всего с шестиполосное шоссе, шлепали веслами по воде, отпихивались друг от друга, в то время как кормчие громко ругались друг на друга на знакомых и незнакомых языках всех концов света, проклинали матерей и потомков друг друга, грозили мечами и кистенями — что, впрочем, скорости никому не добавляло.