- Не знаю, сэр. Откуда мне знать это? Не у меня надо спрашивать, где найти выход, сэр. Спрашивать надо у тех, кто поставлен надо мной и над всеми нами. Ежели не это их дело, то что же?
- А вот я вам сейчас скажу, что, - отвечал мистер Баундерби. - Мы это покажем на примере полдюжины Слекбриджей. Мы отдадим негодяев под суд, как уголовных преступников, и добьемся, что их сошлют на каторгу.
Стивен с сомнением покачал головой.
- Не воображайте, что мы этого не сделаем, - сказал мистер Баундерби, налетая на него ураганом. - Именно так мы и поступим, слышите?
- Сэр, - возразил Стивен с невозмутимостью человека, глубоко убежденного в своей правоте, - схватите сотню Слекбриджей - всех, сколько их есть, и вдесятеро больше, - зашейте каждого по отдельности в мешок и спустите их в бездну вод, какая была до сотворения суши, - морока как есть, так и останется. Зловредные чужаки! - сказал Стивен с горькой улыбкой. Сколько мы себя помним, столько мы слышим про зловредных чужаков! Не они причина неурядиц, сэр. Не они их затевают. У меня к ним душа не лежит, мне не за что любить их, но напрасно вы думаете, что можно отъять этих людей от их дела - и не надейтесь! Лучше отъять дело от них. Все, что есть сейчас в этой комнате, уже было здесь, когда я вошел, и останется здесь, после того как я уйду. Погрузите вон те часы на корабль и отправьте их на остров Норфолк *, а время-то все равно будет идти. Вот так и со Слекбриджем.
Мельком взглянув еще раз на свое прибежище, он заметил, что Луиза украдкой показывает ему глазами на дверь. Он сделал шаг назад и уже взялся за ручку. Но все, что он сказал, было сказано не по доброй воле и не по его почину; и он почувствовал, что если до конца сохранит верность тем, кто отринул его, - это будет великодушная плата за нанесенные ему обиды. Он помедлил, намереваясь договорить то, что было у него на сердце.
- Сэр, я человек простой, малограмотный и не могу объяснить джентльмену из Лондона, чем горю помочь, хотя в нашем городе есть рабочие поученее меня, которые сумели бы - но я могу объяснить ему, чем горю не поможешь. Принуждением не поможешь. Насилием не поможешь. И стоять на том, что всегда и во всем одна сторона права, а другая всегда и во всем виновата - чему даже и поверить трудно, - это уж, конечно, не поможет. И оставить все как есть - тоже не поможет. Ежели тысячи и тысячи людей будут жить все той же жизнью, и будет все та же морока, они станут как один, и вы станете как один, а между вами ляжет непроходимая черная пропасть, и длиться это будет, долго ли, коротко ли, - сколько такое бедствие длиться может. И подходить к людям без ласки, без привета, без доброго слова - к людям, которые так поддерживают друг друга в беде и делятся последним куском, как - смею думать - джентльмен из Лондона не видел ни в одном народе, сколько он ни исколесил стран - этим наверняка горю не поможешь, пока солнце не обратится в лед. А перво-наперво - не видеть в них ничего, кроме рабочей силы, и распоряжаться ими, точно это всего лишь единицы и нули в школьной задаче, или машины, которые не знают ни любви, ни дружбы, ничего не помнят и ничего не желают, ни о чем не тоскуют и ни на что не надеются, и только погонять их, когда все спокойно, и считать, что у них вовсе нет никакой души, а как только станет беспокойно, корить их за то, что они бесчувственные истуканы, - уж это никогда, никогда не поможет, пока божий свет стоит.