Кроме сожалений, он оставил по себе неоконченную Магическую историю Шамбора.
К тому же его смерть послужила поводом для целой серии погромов, серьезно пошатнувших ту относительную гармонию, что царила здесь вот уже три года. Узнав о случившемся, Жако, глава охотников, на правах близкого друга потребовал от Обсула возмещения ущерба: королевство не может так дальше существовать, ведь убивают самых верных его служителей, тем более что ходят слухи, будто в деле замешаны варвары, – похоже, Жан-Жиль раскопал одну историю с пропажей метадона (с какого-то момента все наркотики, их стало мало, перешли в монопольное владение короля, и никто, под угрозой смерти и пытки, не имел права пользоваться ими); под таким напором Обсулу ничего не оставалось, как созвать основных главарей, те в свою очередь стали кивать на других и обвинили во всем евреев, или, во всяком случае, тех, кого так называли: это была низшая каста варваров, на самом деле не столько собственно евреи, сколько те, кто открыто презирал ислам, не бил себя кулаком в грудь в знак приветствия, пил и курил во время рамадана, они жили вместе в помещении бывшего жокей-клуба, его конюшни служили теперь хижинами племени. В общем, обычные варвары во всем обвинили варваров-евреев, те возмутились, ситуация накалилась, и в итоге произошло побоище, всех евреев истребили, Саламандра работала сутками напролет, и вонь паленой свиньи окутала Шамбор, словно облако гнетущих, мрачных воспоминаний.
Слава богу, однажды утром, когда положение становилось откровенно тяжелым, из тумана показались слоны – двое взрослых и один слоненок; их пригнали грабители, лагерь ликовал, встречая вновь прибывших криком Да здравствует Бабар, да здравствуют все Бабары,[28] тут же было назначено празднество, небо вновь явило нам свою благосклонность, это следовало отметить. Одно удовольствие было смотреть, как молодые дерутся за право поиграть в погонщика, дразнят животных, за всем этим флегматично наблюдал татуировщик, он довольно быстро освоился здесь и целыми днями создавал бесконечный альбом современной живописи на коже неграмотных плебеев, которых, однако, не оставляла равнодушным прелесть полотен, украшавших прежде музеи западных столиц.
Розовый буксир, Черный и цветной мел на бумаге слоновой кости, Испанская ночь или Натюрморт со скрипкой – образы из тысячи и одного каталога, принадлежавшего этому художнику нового жанра; он вызывал во мне смешанное чувство – влечение, отторжение, недоверие, я хотел включить его в одно из своих собственных полотен, но в первый раз с тех пор, как я поселился здесь, у меня ничего не получилось.