– А с каких пор ты веришь в Бога? – спросил я, вдруг заинтересовавшись. – С тех пор как все плохо или тебя раньше осенило, а ты и не заметила?
Но она и тут решила, что я издеваюсь, и спор оборвался. Ближе к восьми она начала собираться, я отложил кисть, чтобы пойти с ней.
Соседи ждали нас на нижней площадке, а потом мы, кучка унылых теней, практически не обменявшись и парой слов, влились в другую, более многолюдную процессию, струившуюся по улице Пиренеев; люди несли зажженные свечи, защищая их зонтиками, на ногах у них были резиновые сапоги, они бормотали Богородицу и всякие отче-наши – занятная картина, даже не лишенная поэзии, нелепой и слегка устаревшей, трогательной в своей наивности и бесхитростности; я живо представил себе, как липкая лапа Левиафана сметает всю эту массу святош в дождевиках, вокруг крики, чудище всасывает ртом детей, а я, беспомощный, стою в стороне и наблюдаю эту бойню. Марианна надела темно-синее платье, замечательно облегавшее выпирающий живот, ее волосы намокли от дождя, челка растрепалась, она была восхитительна.
Наш достойный конвой вступил в церковь, тихо, без шума, чинно складывая зонтики. У паперти под дешевыми тентами добровольцы раздавали суп, и все до единого задерживались там, с наслаждением уписывая какое-то варево; меня поразила худоба супружеской пары впереди, руки дамы вцепились в котелок, как умирающий цепляется за последний вздох, и тут я понял, что они подыхают с голоду, вы не берете, спросила дама, вы не хотите получить свою Усладу, значит, вот как они окрестили паек, Услада, какое несчастье, подумал я, какое несчастье, потом ответил, нет, спасибо, вы очень любезны, я сыт, она была так ошарашена, что потеряла дар речи. Церковь была набита битком, рядом со мной стояли хромоножка и горбун, а поодаль, вокруг алтаря, довершая средневековый колорит сцены, выстроились монахи в капюшонах.
– А что дальше? – спросил я Марианну. – Будет служба, нужно молиться?
Она бросила на меня уничтожающий взгляд, да, и впрямь уничтожающий, как будто я ее достал; только я собрался ее отбрить, напомнить, что она почему-то не строит такую кислую мину, когда я каждый день добываю ей консервы из шикарного бакалейного магазина, как тут на балкончике появился священник и церемония началась.
– Невинны мужи и жены Господни, невинны дети, чистые и непорочные, слуги Господа нашего…
Толпа вторила ему, без горлопанства, скорее мирно, верней, даже печально, словно перепутанные овцы, подавленные грозными событиями, сбитые с толку внезапным поворотом судьбы и молящие мясника хоть немножко принять во внимание их непорочно чистую шкуру, не надо пачкать ее этой красной, липкой кровью, ну пожалуйста, не надо. Марианна бормотала со всеми вместе, я бесцельно разглядывал стены нефа, на них был изображен во всех подробностях крестный путь, оставалось лишь выяснить, ждет нас спасение в конце пути или нет.