Чувство чистоты, покоя, здоровья, не оставлявшее меня после воскресения из мертвых, испарялось со страшной скоростью. Нет, ответил я, она словно вонзала в меня стрелы, язвящие, ядовитые стрелы, нет, я не был в твоем положении, мне трудно судить.
– Ты превратил меня в проститутку, ты хоть отдаешь себе отчет, какая это гнусность, какое это пятно?
У меня чесалось между пальцами. Ради нее я воровал и грабил. Мы были на равных.
– Ты понимаешь, какой уникальный, неповторимый шанс Он мне даровал?
На меня помимо воли накатывала тоска, я провел ночь в куче трупов, я поседел, я наверняка подхватил чесотку.
Я беру с него пример, и его тихий голос говорит мне, как бы он исполнил долг, возложенный на меня;
Он моя опора, он поддерживает меня, помогает превозмогать усталость и огорчение;
Он моя награда, он подсчитывает каждую минуту, отданную мною моему долгу, дабы вознаградить меня за эти минуты;
Он мой защитник, он отгоняет от меня демона, когда я молюсь или работаю, отгоняет дурных людей или дает мне силы не поддаваться на их речи и не позволяет мне падать духом.
И я люблю его, люблю Иисуса.
Она шептала не хуже, чем в каком-нибудь триллере.
И пусть тело мое грязно, душа моя омылась в чистейшем из источников.
Засим последовала особенно тяжкая сцена, она описывала мне во всех подробностях, что ей приходилось проделывать с любителями наручников, и какая завеса сомкнулась в ее душе, и если она, несмотря ни на что, избрана свыше, чтобы выносить Младенца, то лишь за великую веру, которую она хранила неприкосновенной в глубине души, лишь за свою виртуальную чистоту.
– Младенца? – перебил я ее. – Ты имеешь в виду – Флавия?
Мне до смерти захотелось ее трахнуть, я не прикасался к ней с тех пор, как она забеременела, последний раз я что-то себе позволял в Яве, а это когда еще было.
– Ты совсем глупый? – удивилась она. – Ты до сих пор не понял, что Флавий не такой, как все дети?
Тот факт, что от нее воняет, внезапно обрел бесспорный эротический смысл, я подошел к ней и крепко обнял, от тебя воняет, повторил я, но это даже приятно.
Ее рот открылся и закрылся, глаза полезли на лоб. Я стиснул ее сиськи. Я хочу тебя, суперхочу. Член распирало так, что было больно, я прижался к ней, хотел ее поцеловать, иди ко мне, благочестивая девочка, до всех этих дел мы, бывало, неплохо проводили время. Она оттолкнула меня изо всех сил: да как же ты можешь, как ты смеешь, – словно я посягнул на великую, недоступную жрицу последнего культа на Земле.
– Погоди, – возразил я, – не надо преувеличивать…
Это было выше моих сил, я вытащил член и попытался поймать ее за руку, чтобы она мне помогла: а ну, давай, зарычал я, раздевайся и отсоси, как у тех гомиков, она закудахтала, ты сошел с ума, ты сошел с ума, в тебя снова вселился Дьявол, я вижу.