Ностальгия по черной магии (Равалек) - страница 56

Я поел и машинально помыл посуду, дряхлый старик, ожидающий знака, зова, чего-нибудь, удара грома, вся эта история, что я Бог, уже казалась мне, прямо скажем, диковатой, может, я и Бог, а может, и нет, это тоже вполне вероятно, но, как ни крути, я все равно свалял дурака, Бог, заблудившийся на земле, словно турист без паспорта и кредитной карты посреди Сахары, да в придачу с целой кучей врагов, не имеющих ни малейшего желания видеть меня снова в составе администрации, что уж тут веселого; если же я был всего лишь бедолага или даже последний из бедолаг, гибнущий под оглушительный грохот рушащегося неба и судеб, тогда и вовсе не до смеху. Я вернулся обратно в столовую и взял первую попавшуюся книжку в библиотеке, ища знак, послание, я раскрыл ее наудачу и стал читать.

Вот родословие сынов Ноевых: Сима, Хама и Лафета…

Но дальше череда потомков этих героев Книги Бытия не описывались в литературной форме, а была изображена в виде генеалогического древа.

Так, в виде схемы, в книге были записаны тысячи имен, имен иной эпохи, явившихся из глубины веков: Авимелех, Пикол, Шева, Гаваил, Иоктан, Уза, Хацармавеф, – у меня стучало в висках, я схватил другой том, а потом еще, и еще, везде было одно и то же, только имена, даты, пересекающиеся графики, развертывающиеся, сколько хватало глаз, карты, вереницы линий и точек, сведенные в неумолимую, твердую последовательность, поколение за поколением, уверенная поступь мира, его мерный шаг к последнему дню; я залез на стремянку, стоящую у полок, и сбросил вниз стопку, доходившую до потолка, страницы, падая, раскрылись, и на ковер выпала открытка с изображением исполинских статуй, идолов с острова Пасхи, я сказал себе: исполины, мы дети исполинов, и на меня напал нервный смех, по-моему, я был на грани помешательства.

Здесь были генеалогии, восходящие ко временам античности, Древнего Рима, средневековья, короли, простолюдины, люди известные и не очень, у каждого имени стояли даты, у каждого были указаны предки и потомки, иногда цепь прерывалась пробелом, имя человека по каким-то загадочным причинам стерлось навеки, избежав Страшного суда либо попросту растворившись, растаяв в эфире и небытии.

Еще там были микрофильмы, картотеки, штабеля коробок в других комнатах, громадный компьютер с набором дискет и видеофильмов, занимавшим целую стену, генеалогическая память мира, тайно хранящаяся в городке на берегу Луары, гора, воздвигавшаяся медленно, кропотливо, свидетельство правивших нами вековечных циклов, – если, конечно, в этом доме жил не полоумный, не маньяк, вычерчивающий день за днем, через долгие вереницы человеческих рождений и смертей, свою собственную родословную.