Бурление во мне, казалось, усилилось вдвое, у меня не было ни сил, ни желания поздороваться и вообще вести себя учтиво, прочие узники тоже не проронили ни звука, и я, спотыкаясь, пристроился в углу, прямо на холодной земле, посреди барсучьего помета, в мутной, тупой отрешенности, не вполне понимая, где я, мысли разбегались, невозможно было попытаться проанализировать ситуацию в целом или хотя бы частично. Так прошло много дней, меня абсолютно не трогало ни заточение, ни вонь, исходившая от моих новых соседей, ни то, что все это время я ничего не ел, кроме поганой похлебки, что приносила старая мегера; я был вне всего этого, магией Змея, демона, существа, назвавшегося этим именем, я стал другим, я общался с иным миром, где жили ангелы, восхитительные создания и суккубы и где я, конечно, был недосягаем для низменных превратностей здешнего бытия.
Наверно, вид у меня был устрашающий, потому что никто из моих товарищей по несчастью, сидевших в этом гнусном каменном мешке, не осмелился ни о чем спросить и даже подойти поближе. К середине десятой ночи, я провел во рву десять ночей, но груз времени отныне меня не тяготил, мне вдруг почудилось, что какая-то немыслимая сила пытается утащить меня к центру земли, и я закричал, словно некий гений внезапно распластал меня на поверхности сверхмощного магнита, чтобы вытащить самую сердцевину моей жизни, изгнать из нее зло, но попытка оторвать демона, впившегося в мою душу наподобие грязного паразита, имела обратный эффект, мой скелет разрывался на части, моя плоть терпела страшную пытку, покуда не наступило утро и подземное чудовище наконец не оставило меня, измочаленного, раздавленного, расплющенного острой болью; жизнь была лишь сплошной кровоточащей раной, но вся жалость к самому себе исчезла, осталась лишь смутная надежда, что в один прекрасный день этот марш-бросок наконец кончится, моя голова коснется подушки и я смогу, погружаясь все глубже в бесконечную ночь, спать до самого небытия.
К несчастью, вечером аттракцион повторился, слегка измененный вариант бега с ведьмой и незримым псом, только теперь дело шло о самых глубинах моего тела, каждая молекула, каждый атом плотской оболочки, чью чувствительность к боли я вынужден был считать своей, неизбежно попадали в фокус гигантского рентгеновского луча, которым меня остервенело бомбардировали духи подземных глубин.
При каждом появлении старухи мои сожители разражались проклятиями – хватит с них того, что они пленники, рабы, ради бога, пусть их избавят от монстра, от ужаса, они сходят с ума, – и однажды утром вновь явился мой похититель, все с тем же непонятным взглядом серых глаз, ни рыба ни мясо, вроде дешевого Гэндальфа, и вывел меня из подвала, к великому облегчению прочих, набросившихся на него с руганью; напрасно я взывал к Змею, мысленно молил его вмешаться, освободить меня и стереть вилланов в порошок, старуха и цепи влекли меня за собой, я по-прежнему был жертвой неотвязного рока, колдун вывел меня на свежий воздух и надел мне на шею кожаное лассо, мой договор с дьяволом – один обман, куда ни кинь, я все равно проиграл.