– Хоть бы ноги вытер, – говорю я ему. – Все-таки в приличный дом входишь.
– В приличных домах персидские ковры стелют под ноги. – Он садится на стул, стаскивает с себя один ботинок, вытягивает ногу. – Совсем промокли носки.
– Не можешь резиновые сапоги купить? Жмешься все.
– Не жмусь, – ворчит Сидоркин и жмурится. – Ревматизм у меня от этих сапог. В Карелии все в них шлепал.
Он вытаскивает из моей пачки сигарету, закуривает, достает из кармана колоду потрепанных карт, лениво перекладывает их.
– Сыграем?
– На что?
– На мешок цемента.
– Не выйдет. Ты передергиваешь.
– Ну давай тогда в веревочку, – он достает из кармана веревочку, складывает ее двумя кольцами, приговаривая: – Трах-бах-тарарах, приехал черт на волах, на зеленом венике из своей Америки. Кручу-верчу, за это деньги плачу. Сюда поставишь – выиграешь, сюда поставишь – проиграешь. Замечай глазами, получай деньгами. Куда ставишь?
– Знаешь, Сидоркин, – говорю я, – давай я тебе подарю мешок цемента с дарственной надписью, и после этого ты сделаешь так, чтобы я тебя больше не видел.
– Ну что ты, – великодушно возражает Сидоркин, – я не могу тебя лишить такого удовольствия за какой-то мешок цемента. Если ты мне подаришь парочку, пожалуй, подумаю.
До чего же нахальный тип! Пока он снова натягивает свой грязный ботинок, я набираю номер Богдашкина. Там снимают трубку.
– Богдашкин? – спрашиваю я.
– Нет его, – меняя голос, отвечает Богдашкин и вешает трубку.
– Сволочь, – говорю я и смотрю на Сидоркина.
Сидоркин смотрит на меня.
– Опять шутит? – спрашивает он участливо. – Но не волнуйся. Мы с ним тоже пошутим.
Он подвигает к себе аппарат и набирает номер. Талантливый человек Сидоркин! Выбери он вовремя артистическую карьеру, цены б ему не было.
– Алло, это Дима? – говорит он грудным женским голосом.
Богдашкина я не вижу, но хорошо представляю себе, как его одутловатое лицо расплывается в сладчайшей улыбке. Старый дурак! Ему уже скоро на пенсию, а он все еще охотится за молодыми девушками. Ни годы, ни алименты, на которые уходит половина зарплаты, не могут заставить его образумиться.
– Здравствуй, Дима, – ласково щебечет Сидоркин. – Это твоя маленькая Пусенька. Я уже сказала папе о нашем решении, папа хочет с тобой поговорить. Передаю папе трубку.
Я беру трубку, злорадствую:
– Hv что, попался?
В трубке слышно тяжелое сопение – Богдашкин думает.
– Кто это? – наконец спрашивает он.
– Это папа твоей маленькой Пусеньки, – продолжаю я начатую Сидоркиным игру.
– Чего надо-то? – Богдашкин меня уже узнал, голос у него недовольный.
– Ничего особенного. Бочку олифы.