Было тревожно, что ничего до сих пор не было слышно от детей из Москвы. Я послала телеграмму Берте, прося ее сообщить им это. Послала и детям телеграмму и ждала каждый день ответа. Вдруг однажды Наггу спросила невзначай: «А разве вам не передали телеграмму, которая пришла от вашего сына на наш адрес в Дели? Динеш сказал мне, что была телеграмма, он видел ее. Там ничего особенного, сын сообщает, что у них все в порядке».
Я так и подпрыгнула! Это здесь обычно: Динеш сообщил жене о телеграмме для меня, прочтя ее, а мне они просто забыли сказать. И Наггу, конечно, уже обсудила на своей тахте эту новость со всеми.
Эта большая тахта в гостиной была настоящим женским клубом, трибуной, президиумом. Никакая мелочь не оставалась без внимания женщин, быстро перебиравших пальцами спицы и закрывавших рот только на секунду, кладя туда свежий лист бетеля.
Не так давно на тахте возникла новая тема для обсуждения.
В доме Динеша была большая библиотека на английском языке. В гостиной лежали журналы: «Ladies' Home Journal», «Time», «Life», «Newsweek». Девочки читали только на английском.
Я прочла в доме Динеша «Уроки всемирной истории» Неру, автобиографию герцогини Виндзорской, перелистала мемуары Черчилля, прочла книгу бывшего посла в Москве Джозефа Девиса и, наконец, с интересом погрузилась в «Ambassador's Report», нынешнего посла США в Дели Честера Боулз.
Эта книга была увлекательной и живой. Посол хорошо знал и любил Индию – об этом говорила каждая страница. Я вдруг наткнулась на одно изречение Махатмы Ганди, так понятное мне в данных обстоятельствах, что не удержалась, чтобы не выписать себе его, по привычке. Вот оно:
«Отдельный индивидуум может бросить вызов несправедливой мощи целой империи для того, чтобы спасти собственную честь, свою веру и свою душу, и положить начало падению этой империи или ее духовному возрождению».[4]
Принято считать, почему-то, что «Восток не придает значения отдельной личности, человеку». Это глубокое заблуждение, и слова Ганди, как и вся его жизнь, доказывают обратное. Я думала об этих его словах много; в Калаканкаре для размышлений были целые дни.
Я не расставалась с книгой несколько дней. Это не ускользнуло от внимания старших девочек, и вот уже над тахтой запорхал, как яркая бабочка, новый разговор: почему бы ей не попросить убежища в американском посольстве, чтобы вернуться в Индию потом с американским паспортом? На тахте взволнованно обсуждали новый вариант, о чем мне немедленно сообщила Даду.
«Они говорят, что это самое лучшее», – взволнованно рассказывала она, – «а что вы сами думаете? Были ли еще новости от ваших парижских друзей?»