Мартин Бек полез в бумажник за удостоверением. Она остановила его:
— С меня достаточно, если вы назовете себя. Да входите же, черт возьми. Насколько я понимаю, у вас есть разговор ко мне. А разговаривать, стоя на лестнице, ни вам, ни мне не хочется.
Мартин Бек опешил, самую малость, что случалось с ним крайне редко.
Хозяйка вдруг повернулась и пошла в квартиру; ему оставалось только следовать за ней.
С одного взгляда трудно было разобраться в планировке, но он заметил, что комнаты обставлены со вкусом, хотя и старой разномастной мебелью.
Приколотые кнопками детские рисунки свидетельствовали, что хозяйка живет не одна. Кроме этих рисунков стены украшала живопись, графика, старые фотографии в овальных рамках, а также вырезки из газет и плакаты, в том числе несколько политических, с портретами видных коммунистических деятелей. Много книг — и не только на полках, внушительная коллекция пластинок, стереопроигрыватель, две старые, хорошо послужившие пишущие машинки, кипы газет и горы бумаг, главным образом, соединенных скрепками ротаторных копий, смахивающих на полицейские донесения. Скорее всего, конспекты; стало быть, хозяйка гдето учится.
Другая комната явно была детской; судя по царившему в ней порядку и аккуратно застеленным кроватям, обитатели ее находились в отлучке.
Что же, лето есть лето, большинство детей скольконибудь обеспеченных родителей отдыхают в деревне, вдали от отравленного воздуха и прочих язв города.
Она оглянулась на него через плечо — довольно холодно — и сказала:
— Ничего, если потолкуем на кухне? Или вас это не устраивает?
Голос неприветливый, но и не враждебный.
— Сойдет.
Они вошли на кухню.
— Тогда присаживайтесь.
Шесть стульев — все разные и все окрашенные в яркие цвета — редкой цепочкой окружали большой круглый стол. Мартин Бек сел на один из них.
— Одну минуточку, — сказала хозяйка.
В ее поведении сквозила какаято нервозность, но Мартин Бек решил, что просто такой у нее характер. Возле плиты на полу стояли красные сабо. Она сунула в них ноги и, громко топая, вышла из кухни.
Раздался какойто стук, загудел электромотор.
— Вы еще не назвали себя, — услышал он ее голос.
— Бек. Мартин Бек.
— Значит, в полиции служите?
— Да.
— Где именно?
— Центральная уголовная полиция.
— Жалованье по двадцать пятому классу?
— По двадцать седьмому.
— Ишь ты. Недурно.
— Не жалуюсь.
— А чин какой?
— Комиссар.
Мотор продолжал жужжать. Знакомый по семейному прошлому звук, он уже сообразил, чем она занята: пылесосом сушит волосы.
— Рея, — представилась она. — Да вы и так, конечно, знаете. И на двери написано.