В дверь стрелой влетел писец Авраамка – длинный нескладным малый с узким лицом и прической «я у мамы вместо швабры». Споткнувшись об порог, шмякнулся об пол, растянувшись у ног епископа:
– Звал, отче?
– Где тебя черти носят? – возопил Феофан и тут же быстро перекрестился – как же, помянул нечистого. Помянешь тут, с этакими-то работничками.
– Запишешь все с подробностию. – Он кивнул на Раничева. – Да не торопись, пиши внятно! И это… – Епископ отвел писца в сторону, прошептал: – Буде тать сей про Аксена Собакина врать начнет – не пиши, лжа то. И про Минетия, тиуна собакинского… Впрочем, про Минетия – можешь.
– Да-да, отче. Торопиться не надо, – обернулся к ним Иван, мучительно соображая, а не занести ли в число врагов-переветников еще и писца Авраамку с палачом-катом в придачу? Пускай Феофан озадачится! По здравом размышлении, Раничев эту идею отверг – опасался уж слишком перегнуть палку. Поэтому, поклонившись уходящему епископу, только смиренно напомнил про обещанные пироги.
– Будут тебе пироги, – обернувшись, пообещал епископ, маленькие глазки его горели жестокой радостью. Он вышел, шепнул, не в силах сдерживаться: – Ну погоди, воевода! Думал меня прищучить? Ан нет, посмотрим, как сам вывернешься!
– Пироги – это хорошо. – Раничев потянулся, с удовольствием глядя, как захлопнулась за епископом дверь. – В таких случаях, правда, полагается еще банка варенья и пачка печенья… Ну да ладно, сойдут и пироги. Тебя как звать-то? – Тщательно пряча улыбку, он взглянул на писца.
– Авраам, – отозвался тот, раскладывая на столе свой нехитрый инструментарий: листы грубой бумаги воеводской выделки, чернильницу, песок и несколько остро заточенных перьев.
– Авраам. Ах, Авраам… – повторил Раничев и, злобно сверкнув глазами, строго воспросил: – А не ты ли тот самый Авраамка-писец, что в летописях про крокодилов пишет, ученых мужей смущая? А? Ответствуй, тать? Ты хоть крокодилов-то видел?
Писец побледнел:
– Так я ж со слов проверенных.
– Вот, гад! – искренне возмутился Раничев. – Со слов он. Ну чего уставился, пиши давай…
Иван еле сдерживал радость – в голову ему внезапно пришла еще одна очень неплохая идея. Епископ все ж таки прокололся, оставив его наедине с писцом.
– Со мною вместе переветничали Аксенка, боярский сын… – по слогам задиктовал Раничев. – И – Авраамка, писец.
– …и Авра… ам… – как и велел епископ, пропустив мимо ушей Аксена, по инерции записал Авраам. Потом вдруг откинул перо, поднял глаза в страхе: – Кто?!
– Ты, ты, парень! Трое нас, скоморохов, вину твою подтвердят полностью.