Переглянувшись, приятели честно признались, что инструментов у них пока нету.
– Знали б, где достать, – взяли. – Ефим поскреб бороду. – А так, видно, придется самим делать.
– Да уж, – поддакнул Раничев и потянулся к сыру: – Что-то есть хочется.
– Угощайтесь, – гостеприимно предложил Салим; похоже, он был в этой паре за главного. – Гости нежданные, зато желанные.
– Чтой-то я тебя не припомню, – прожевав сыр, пробормотал Ефим.
Салим улыбнулся:
– Зато я тебя знаю. Даже слыхал пару раз. Гудошник ты знатный… Слушай! – Он вдруг встрепенулся: – Не знаю, как с гуслями быть, но для тебя, кажется, есть кое-что. Смог бы ты сыграть на том, что фрязины называют виолин?
– Виолин? А что это?
– То же, что и гудок. Струны, гриф и прочее.
– Тогда смог бы. – Ефим кивнул. – Тащи свой виолин.
– Не у меня. – Салим качнул головой, черные волосы его рассыпались по плечам. – Здесь, недалеко, живет один смерд, Игнатко, он часто разгружает на пристани лодки… Не знаю, откуда у него виолин, он не рассказывал, но есть, я сам видел, хотел спросить, да нам он был тогда ни к чему. Мы сходим к нему, вот уже сейчас, обычно он оставляет для нас лепешки.
– А не опасно? Феофан-то здорово рассердился.
– Да ну, – отмахнулся отрок. – Не такая уж мы и добыча для епископа.
Он говорил по-русски очень чисто, правильно, тщательно выговаривая слова; чувствовалось, что этот язык не являлся для него родным.
Онфим пододвинул блюдо с сыром поближе к Ивану:
– Кушайте, гостюшки.
Раничев поблагодарил кивком, усмехнулся:
– Вы и так нас, словно дорогих гостей, встретили – не знали, где усадить.
Салим с Онфимом вдруг переглянулись и покатились со смеху.
– Это потому тебя пересаживали, – поднимаясь с травы, сквозь смех пояснил Салим, – что туда, где ты сел, целиться с березы сподручней! Прямо в лоб получается!
– Спасибо, – обиделся Раничев. – А пробьет твой самострел лоб-то?
– Да запросто.
Иван закашлялся. Он, конечно, и раньше знал, что скоморошьи ватаги, попутно с развлекаловом и шоу, занимались и грабежами, и разбоем – ну теперь вот воочию убедился. Непростая это была парочка, наверняка не только акробатикой промышляла. Самострел у них, хаза у какого-то смерда.
– Ну так пошли, что сидеть? – призывно махнул рукой отрок. – Скоро стемнеет, а Игнатко у себя на ночь не оставит, наместника Евсея боится.
– С чего бы? – как бы между прочим поинтересовался Раничев.
– А кто его знает? – Селим пожал плечами с самым невинным видом.
Иван поежился. По его мнению, от этих чертовых акробатов за версту разило прямым бандитизмом. Собрали, блин, ватажку, как бы потом слезами кровавыми не умыться!