Изо всех фургонов глазели переселенцы, закутанные в одеяла и разноцветные платки...
- Ано-нэ! - крикнул громко Огава. - Да здравствует Цинцзян!
Ему нестройно ответило несколько застуженных глоток.
Из городских ворот навстречу колонне уже мчались кавалеристы в шлемах, отороченных мехом.
5
После бесконечных поездок, шума и резкого света новостроек "Казачка" поразила Коржа своей тишиной. Низкое здание заставы, сколоченное из дубовых бревен, стояло в ложбине. Можно было подъехать к "Казачке" вплотную и не заметить ни темной крыши, ни мачт радиостанции, ни забора, раскрашенного черно-желтыми пятнами.
Здесь лошади не ржали, собаки не лаяли, сапоги не скрипели. Многие из красноармейцев, отправляясь в дозор, заматывали копыта коней тряпками, а пешие надевали ичиги.
День и ночь на заставе не имели границ: люди жили здесь в нескольких сутках сразу. Просыпаясь, бойцы видели в окнах вечернее солнце и засыпали с петухами, чистили сапоги ночью и умывались в полдень.
...Только три дня прошло с тех пор, как на утренней поверке впервые выкликнули фамилию Коржа, но бойцам и начальнику уже казалось, что всю жизнь они видели это веселое лицо и беспокойные крапленные веснушками руки. Корж много ездил и, вероятно, один видел больше, чем целый взвод красноармейцев-барабинцев. Стоило только вспомнить какую-нибудь область, город или новостройку, как он немедленно вмешивался в разговор.
Он знал, что в Новороссийске из города на "Стандарт" ездят на катерах, что в Бобриках выстроили кинотеатр "почище московских", что Таганрог стоит на горе, что в тифлисских банях вода пахнет серой. Он мог рассказать, сколько суток идет пароход от Казани до Астрахани, как выглядит домна и в какой цвет окрашен кремлевский дворец. На заставу Корж привез уйму цепких словечек, смешных рассказов, песен, а главное - настоящий хроматический баян с могучими мехами, ремнем на зеленой подкладке и таким количеством перламутровых пуговок, что их хватило бы на сотню косовороток.
В первый же вечер Корж вынул баян из футляра и поставил перед бойцами на стол.
- Кто желает? - предложил он небрежно.
Все замолчали, поглядывая то на баян, то на незнакомого широкоротого первогодка. Инструмент слепил черным лаком и никелем застежек. Боязно было прикоснуться к его сверкающим клавишам.
Осторожно кашлянул только повар - маленький кривоногий человек с лицом калмыка. Он был запевалой всех песен и первым музыкантом заставы.
- Разрешите? - спросил повар почтительно. - Я сейчас.
Он сбегал к рукомойнику, вымыл руки яичным мылом и только тогда принял на колени тяжелый инструмент.