– Прошу прощения, – сказал он.
– Что ты здесь делаешь? – в третий раз повторила она свой вопрос.
Придумай для нее ложь получше.
– Я пришел отобрать для него одежду.
– Когда адвокат звонил мне, он сказал… что в этом нет необходимости. Папа оставил письмо с распоряжениями… Об этом уже позаботились.
– Мне никто ничего не сказал, – вывернулся Джон.
Она должна поверить мне.
– Вот, смотри. – Он протянул ей свою сенатскую идентификационную карточку и доверенность, которую получил от Гласса.
– Это тот юрист, который звонил мне, – сказала она, посмотрев на доверенность, потом прочитала на сенатской карточке: – Джон Лэнг.
– Это я.
Ее голос дрогнул:
– Вы тот самый, кто был с ним?
– Да.
Что еще тебе известно?
Она выбежала из комнаты.
Джон нашел ее в коридоре. Ее невидящий взор был устремлен на пустую розовую спальню. Она прошептала:
– Он страдал?
– Нет. Даже не успел понять.
Ее лицо не имело ничего общего с лицом Фрэнка; но в ней чувствовалась его сила. Что могло связывать эти мягкие черты и лицо женщины с фотографии на стене? Только «сосед» или генетическое чудо. Но в черных миндалевидных глазах дочери светился изысканный интеллект ее матери.
– Меня зовут Фонг. Фонг Мэтьюс.
В лапе Джона ее рука была, как воробышек.
– Вы связаны с ЦРУ, правильно?
– Да.
– Как папа. – Легко ступая, она начала спускаться вниз по лестнице. – Где вы взяли ключи?
Джон последовал за ней:
– Получил с доверенностью.
– Они должны были рассказать тебе все, – сказала она, когда они достигли гостиной. – Хотя они ведь никогда не говорят все?
– По крайней мере, не часто.
Его портфель, с пистолетом во чреве, покоился на кушетке.
Небольшой черный кожаный чемодан стоял рядом с входной дверью, его ремни валялись на деревянном полу, как уставшая змея.
– Не могу поверить, что я здесь, – сказала Фонг.
Черный плащ с капюшоном лежал на кушетке. На кофейном столике – авиабилеты.
– Откуда вы прилетели?
– Из Чикаго.
Она хмуро оглядела стены, письменный стол, видео…
Полки с видеокассетами.
Не смотри. Не выдавай ей своего вероломства. Не указывай ей путь к темным закоулкам души ее отца.
– Здесь что-то не так, – сказала она.
Она осмотрела всю гостиную.
– Что?
– Фотографии, – воскликнула она. – Где фотографии?
Она взбежала вверх по лестнице.
Шаги в хозяйской спальне, спальне для гостей, ванной комнате. Двери шкафов наверху открываются, захлопываются.
На стенах гостиной, у книжных полок и стойки с аппаратурой Джон обнаружил прямоугольники более яркого цвета, чем остальная, несколько выцветшая на солнце обивка. Единственным предметом, висевшим на стене в гостиной, была репродукция картины Эдварда Хоппера «1939. Кинотеатр Нью-Йорка»: затемненный зрительный зал, задумчивая белобрысая билетерша в синей униформе, прислонившаяся к стене, зрители, в полумраке наблюдающие за неясными очертаниями черно-белого вымысла.