Филипп рассказывал эту историю чисто механически, не очень-то вдумываясь в то, что говорит. Его мысли были заняты совсем другим: он обмозговывал одну идею, которая только что пришла ему в голову. Он уже оправился от первоначальной растерянности и весь преисполнился решимости. Теперь он точно знал, что ему нужно, и был готов к активным действиям. Но это не было следствием холодного расчета с его стороны; скорее, это была отчаянная храбрость вдребезги пьяного человека. А Филипп был пьян — от любви.
С горем пополам закончив свой сказ, Филипп резко поднялся, извинился перед Луизой и подошел к Жакомо, который сидел на корточках под деревом. При приближении Филиппа слуга вскочил на ноги и с почтительным видом выслушал его распоряжения, произнесенные вполголоса. Затем он поклонился ему, не мешкая взобрался на свою лошадь и, послав прощальный поклон озадаченной Луизе, скрылся за деревьями.
— Что случилось? — спросила она, когда Филипп вернулся и снова сел подле нее.
— Я велел Жакомо ехать в Кастель-Фьеро и передать Эрнану, что сам позабочусь о вас и вечером доставлю к нему целой и невредимой.
Щеки Луизы вспыхнули.
— Но зачем?
— Ну, во-первых, я уже неделю не видел Эрнана и решил сегодня навестить его. А во-вторых, я отослал Жакомо, чтобы остаться с вами наедине.
— Да?.. — Девушка еще больше смутилась. — Вы... Вы хотите остаться со мной наедине?
— Мы уже остались наедине, — уточнил Филипп, смело обнял ее и привлек к себе. — Согласись, милочка: как-то неловко целоваться в присутствии слуг.
— О Боже! — только и успела прошептать Луиза, прежде чем их губы сомкнулись в долгом и жарком поцелуе.
Потом они сидели, крепко прижавшись друг к другу. Голова Луизы покоилась на плече Филиппа, а он, зарывшись лицом в ее волосах, с наслаждением вдыхал их пьянящий аромат, чувствуя себя на седьмом небе от счастья. Филипп много раз целовался с девушками и сжимал их в своих объятиях, но еще никогда не испытывал такого блаженства, как сейчас. И тут он понял, что нисколько не страшится близости с Луизой; он совсем не боится разочароваться в любви, испортить свои поэтические грезы банальной прозой жизни, потому что настоящая любовь прекраснее любой мечты...
— Сколько тебе лет, дорогая? — спросил Филипп.
— Пятнадцать.
— А мне только четырнадцать... Но это не беда, правда?
Луиза погладила его по щеке, затем нежно прикоснулась губами к его губам. Глаза ее сияли от восторга.
— Это не имеет значения, милый. Я люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя, Луиза. — Филипп бережно опустил ее на траву. — Знаешь, — произнес он с таким виноватым видом, будто признавался в каком-то неблаговидном поступке, — у меня еще не было женщин. Ты моя первая, моя единственная...