Дни и ночи, ночи и дни он оставался в кресле. Когда он хотел спать, то откидывал назад голову. Чудовищное создание, которое Кэйт называла Несси, раз в день прибирало под ним и раз в неделю мыло его бессильное тело. Так как его нужно было подмывать, словно младенца, эта процедура была весьма унизительной.
Монтегю ненавидел и кресло, и своих содержателей, и весь мир.
От удара он лишился речи, его руки и ноги остались парализованными, телесные функции отправлялись бесконтрольно. Однако он полностью сознавал все, что происходило вокруг. Но вокруг происходило немного. Никто не заходил в комнату на втором этаже «Лордс Дрим», кроме Кэйт и бесформенной Несси.
Сначала он прислушивался, не раздастся ли поблизости голос Гермионы, с уверенностью думая, что она смягчится и вернется. Но она не появлялась. Однажды Кэйт, следя темными глазами за его лицом, обронила, что леди Гермиона больше не вернется в «Лордс Дрим». Она бросила это заведение. Теперь она проводила время за изучением биржевых акций и встречами с русским, который регулярно заезжал к ней домой.
Монтегю отвел глаза к окну. Он никогда не забывал, что Кэйт оскорбила его и не пустила на верхний этаж. Если бы не она, он спас бы своего сына.
Приподнявшись на кресле и повернувшись к окну, он мог весь день смотреть на улицу. Трижды в день, через регулярные промежутки времени его кормили. Из-за того, что ему было трудно глотать, он потерял в весе. Он боялся, что со временем умрет голодной смертью. Эта мысль, как и все остальные, бесила его.
Он надеялся, что Кэйт когда-нибудь вспомнит, как он любит бренди, и включит его в вечерний рацион. И она никогда не пыталась дать ему сигару.
Поначалу Монтегю пытался наладить общение с ними. Он дошел до того, что придумал простую систему звуков и постоянно издавал их в подходящее время. Однако Несси игнорировала их, а Кэйт делала вид, что не понимает. С ним обращались так, словно он был куском угля или полным идиотом.
Постепенно он разочаровался и оставил свои попытки. Его неразборчивые крики и хрюканья звучали как вопли идиота. Он неделями не издавал никаких звуков. Но как-то вечером Кэйт вошла к нему в комнату.
Она развернула его кресло к себе и села напротив с бутылкой виски в руке. Ее лицо раскраснелось. Когда она обратилась к нему по имени, он почувствовал, что от нее пахнет вином.
Монтегю смотрел, как она налила чуть-чуть себе, а затем ему. Затем она подняла оба бокала для тоста:
– Думаю, с этого времени я буду называть тебя отцом.
Свирепый взгляд Монтегю остановился на ней. Его зрачки расширились, когда она подошла ближе, отойдя от света, так, чтобы ему было видно ее лицо. Встав прямо перед ним, она оперлась руками на ручки кресла и наклонилась к нему, пока ее лицо не оказалось в нескольких дюймах от его лица.