– Вам сильно мешала партийная организация?
– Да.
– И, в частности, прикрепление Каплан к стапелям?
– Да. И я убрал ее.
– И вы ее убрали. У вас были с нею и личные счеты?
– Нет.
– Но вы за нею ухаживали, и, по-видимому, безрезультатно?
– Это совсем другое. Это не имеет отношения…
– Но, по моим сведениям, задание сойтись с нею во что бы то ни стало вы получили от Левицкого и Лебедева?
Молчание.
– Говорите!
– Да. Они считали ее очень опасной. Она знала их обоих… Она могла узнать о наших связях. Однажды это чуть не случилось…
– Когда?
– Она неожиданно зашла ко мне. Она никогда не заходила, а тут было что-то срочное на стапелях. Она увидела у меня на столе письмо Лебедева. К счастью, она, видимо, не знала почерка. Но обращение заставило ее что-то вспомнить…
– И тогда вы решили скомпрометировать ее встречей с Левицким?
– Это не было решено. Я даже не хотел… Уверяю вас, я к ней хорошо относился. Даже, если хотите, любил ее.
– Это вы доказали. Я хочу услышать от вас, как была организована встреча Левицкого с Каплан.
– Видите ли… Я уже не мог ездить на трассу… А нам надо было встретиться. Левицкий знал, что его пустят в город, в управление. Я предложил ему зайти ко мне на квартиру. Он очень волновался. Но я сказал, что бояться нечего. Если они столкнутся, он должен сделать вид, что пришел объясниться с нею.
– Он согласился?
– Он ухватился за эту мысль. Сказал, что надо обязательно встретиться с нею и устроить так, чтобы я оказался свидетелем. Это может помочь нам погубить ее, когда понадобится.
– Вскоре это понадобилось?
– Да.
– При ней вам было трудно осуществить порученное вам дело?
– Мне никто не поручал.
– Вы не думаете, что запираться дальше бессмысленно?
– Мне нечего говорить.
Но вот настал день, которого оба ждали, один – всячески приближая его, другой – сопротивляясь его наступлению всеми силами самозащиты. Не день, а очень ясное, светлое утро, когда свет падает прямо в лицо, когда обнажается каждая морщинка, каждое движение мускулов.
Голос Андронникова был особенно любознателен и безмятежен.
– Вы, кажется, очень любите музыку?
Свет бил в лицо Гранатову. Нельзя было спрятать страшную судорогу всех нервов. И даже голос обнажался – он уже не помогал запираться, он выражал полную растерянность.
– Я не понимаю… При чем здесь музыка?.. Да, я люблю… – Он еще пробовал засмеяться.
– И патефон играл в вашей жизни большую роль?
– Роль? Нет… так, от скуки… вечерами…
– Во всяком случае, он играл двоякую роль, не правда ли?
Молчание. Слышно было дыхание Гранатова.
– Надо ли мне напоминать вам о том, что вы хранили под обшивкой диска?