– Ну что, Сема?
Сема подошел к столу и, не здороваясь, категорическим движением шлепнулся в кресло.
– Я, конечно, еще кандидат, – заговорил он быстро и пламенно, – но я все-таки большевик! И скажите мне вы, партийные руководители, неужели вы сами не понимаете, что когда человек лежит болен и у него чуть не разрывается сердце, нельзя ждать ни минуты с партийным билетом? Я хожу к ней каждый день, я вижу, что она улыбается каждой доброй улыбке, но я все думал – чего ей еще не хватает? Почему ее сердце не бьется ровно? Почему в ее глазах еще нет покоя? И тогда я вдруг вскочил и спросил Тоню, и Тоня сказала – в том-то и дело, что нет! Я бежал сюда как сумасшедший, и я хотел вас бить. Вы мне ответьте, вы, партийные руководители: чуткость к товарищу – разве она не записана в партийной программе как закон?
Круглов повернулся к Готовцеву:
– Ей до сих пор не вернули билета?
– Но она же в больнице. Я ждал, когда она выйдет.
Сема встал и взмахнул руками, собираясь произнести длинную речь. Но длинной речи не вышло.
– Знаете, хорошо, что вас сняли! – сказал он с сердцем и выбежал из комнаты.
Клара лежала у окна, когда к ней пришел Круглов. На ярком фоне окна, высоко на подушках, неподвижно выделялся ее заострившийся профиль. Она повернулась на звук шагов; ее лицо осветилось, робкое ожидание прошло по нему и погасло.
– Ну как, Клара, молодцом?
– Да, почти совсем хорошо.
Она безучастно отвернулась.
– Тебе не вредно радоваться, Клара?
Она почти не двинулась, но у Андрея создалось впечатление, что она вся взметнулась.
– Радоваться?! Андрей! Если тебе внушили, что радость вредна, ты не верь. Радостью можно лечить, как лекарством.
– Я принес тебе твой партийный билет.
Она приподнялась, потянулась рукой. Пальцы плотно охватили маленькую красную книжечку. Она раскрыла ее, чтобы действием погасить волнение. Да, ее номер, ее фамилия, ее фотографическая карточка… Она закрыла книжечку, но не могла спрятать, а снова и снова трогала ее, поворачивала, ощупывала пальцами. Вся жизнь осязалась здесь, в маленьком куске красного картона.
Она вдруг заплакала. Слезы катились по щекам, к шее, к ушам, висели каплями на коротких, примятых подушкой волосах.
– Клара, ну что ты… Ну, вот видишь… Клара…
– Ах, дай… дай… оставь… – бормотала она. – В первый раз за все время… это же от радости…
И она всхлипывала, отирая слезы тыльной стороной руки, чтобы не замочить зажатый в руке билет.