– Ты вернулся, парень, – сказала она, едва касаясь пальцами разноцветных карт, рассыпанных перед ней; глаза ее их уже не различали, но она распознавала, ощупывая их. Она по-прежнему звала его «парень», как и много лет тому назад, когда он пришел к ней перед тем как отправиться на войну.
– Я никогда ничего у тебя не спрашивал, Сибилия, – начал он. И это была правда. Старуха всегда сама угадывала вопросы.
– Это верно, – согласилась она, поднимая лицо и пытаясь разглядеть его своими уже совершенно слепыми глазами.
– Я пришел просто повидаться с тобой.
– Ты пришел потому, что тебя гложет ревность, – проговорила она голосом, ставшим за прошедшие годы еще более скрипучим.
– Какая ревность?
– Безрассудная и жестокая, которая пожирает тебя. Два дня назад у тебя родилась дочь.
– У меня нет никакой дочери, – возразил Чезаре.
– Ты ее оттолкнул, после того как вызвал на свет раньше срока своей яростью. Вижу дочь твою среди цветов. Цветы и слезы. Любовь и ревность. И кровь твоя на голой земле.
– Что за бред? О какой дочери ты говоришь? Старуха улыбнулась своим морщинистым лицом, собирая на ощупь колоду карт.
– Это не бред, – сказала она, покачав головой. – Я говорю о ребенке, которого ты вытолкнул из материнского чрева прежде времени.
Чезаре почувствовал, как у него сдавило в груди.
– Если девочка родилась, – сказал он, – это дочь женщины, которая обманула меня. Это ее дочь, не моя.
– Она не могла обмануть тебя раньше, чем ты любил ее. И эта дочь – твоя. Карты не лгут, а мои глаза, хоть и без света, но видят далеко. Бог накажет тебя за то, что ты совершил. Пройдут годы, прежде чем ты сможешь увидеть свою дочь. И ты будешь страдать. Таково твое наказание.
– Если это моя дочь, я увижу ее, – решил он.
– Нет, прежде пройдут годы. Вот цена, которую тебе придется заплатить за ревность, что привела тебя к тяжкому оскорблению. Теперь уходи. Мы больше никогда не встретимся с тобой.
Машина Чезаре неслышно подъехала и остановилась на площадке перед виллой. Аузония вышла ему навстречу.
– Как она? – спросил Чезаре. Он имел в виду Марию.
– Хорошо, я думаю, – ответила женщина. Ее широкое крестьянское лицо выражало глубокую печаль.
Хозяин посмотрел на нее с удивлением.
– Как это – думаю? – спросил он. – Если хорошо, так хорошо.
– Когда она уезжала, она чувствовала себя хорошо. – Глаза служанки наполнились слезами.
– Уезжала?
– Она уехала с девочкой.
– С девочкой, говоришь? – Он сразу вспомнил слова старой Сибилии, и сердце чуть не выпрыгнуло у него из груди.
– С хорошенькой девочкой, – уточнила Аузония.
– А доктор приходил? – осведомился Чезаре.