Плакат, на котором был изображен поезд, набитый мужчинами и женщинами, которые уезжали в Германию, утверждал, что они там отлично устроились, что «работать в Германии означает успех и возможность содержать своих близких на родине!». Другие такие же плакаты, которым никто никогда не верил, воспевали грядущую победу или призывали разводить яйценоских кур, чтобы решить продовольственную проблему.
Проезжая по городу, Мария то и дело видела стены, в которых зияли пробоины, пустые окна полуразрушенных домов, и слезы от холодного ветра застилали ей глаза.
Перед подъездом дома Вергани на корсо Индепенденца стоял роскошный автомобиль «Альфа-Ромео 2500». Завидев ее, мужчина за рулем опустил боковое стекло и окликнул ее: «Мария!» Она слезла с велосипеда и прислонила его к фонарному столбу рядом с автомобилем, в то время как человек за рулем, открыв дверцу, вышел к ней.
– Миммо! – воскликнула она, узнав улыбающееся лицо Пациенцы. Она взглянула на его элегантное пальто и невольно сравнила со своим нелепым нарядом. – Ну, как я выгляжу? – попыталась она под улыбкой скрыть чувство неловкости.
– Неплохо, – постарался утешить ее Пациенца. – А что касается нарядов, так ведь на то и война. Почти все в таком положении.
Одной рукой она придерживала руль велосипеда, а другой, порывшись в кармане пальто, достала платок и вытерла глаза, которые слезились от ветра.
– Полагаю, ты приехал сюда не для того, чтобы говорить о войне и о людских бедах, – заметила она.
– Ты мне даже руки не подала, – улыбнулся он, протягивая ей свою. Мария почувствовала его теплую и мягкую руку в своей и, дружески подавшись к нему, обняла Пациенцу.
– Я устала, Миммо. Я не могу больше.
Она вдохнула приятный запах лаванды, исходящий от него, запах кожи и дорогого табака, который доходил до нее из открытого автомобиля, и сразу ощутила аромат того прошлого, которое ей так и не удалось забыть.
– Кончено, Мария. – Пациенца растроганно заморгал, и в его черных глазах блеснуло волнение.
– Что кончено? – У Марии закоченели руки и ноги, но, притерпевшись, она уже не чувствовала холода.
– Все кончено, Мария, – сказал он. – Нищета, лишения, тяготы.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Мария, проводя рукой по лицу. – Ты хочешь сказать, что…
– Чезаре готов дать свое имя девочке. – Он произнес эти слова и ждал от нее ответа.
– Что? Вот так вдруг? Ни с того ни с сего, неожиданно? Почему сегодня, а не пять лет назад? – Она переступила с ноги на ногу, чтобы убедиться, что они еще не отмерзли у нее, и оглянулась вокруг, чтобы осознать, что все это происходит в действительности.