– Только не говори, что ты отказался из-за любви к родине.
– При чем тут родина? Моя родина там, где есть лира, а на фронте, там лиры нет.
– Как знать, – вставил Чезаре фатальным тоном.
– И потом, я боюсь. Мне плевать на австрийцев, на немцев, но за свою Миранду я боюсь. Она сумасшедшая, немного распутная, но сердце у нее доброе. А тот детина, что послал бы меня в Марелли, потом развлекался бы с ней. И это единственное, чего я боюсь. Нет уж, лучше пойду в окопы. Тем более, как ты любишь говорить, от судьбы не уйдешь.
– Когда ты уезжаешь? – Чезаре вытащил из жилетного кармашка серебряные часы с эмалевым циферблатом и римскими цифрами. Подкрутил завод и внимательно посмотрел на крышку, словно видел ее в первый раз – свою Фортуну, богиню судьбы.
– Завтра, ты знаешь. – Предстоящий отъезд делал бесполезными все прочие разговоры, но о делах еще следовало поговорить. Чезаре это знал, но Риччо по привычке завел разговор издалека.
– Попрощаемся, дружище, – сказал он. – Но сделай мне одно одолжение.
– Хоть два, если смогу.
– Ты должен здесь приглядывать за Мирандой. Ты ведь хорошо знаешь ее.
– Как это, хорошо знаю?
– Она не умеет оставаться одна. – Он хотел сказать: «Не умеет спать одна», но только подумал, а не сказал. – Она боится одиночества, как ласточки снега.
– Если в этом будет нужда, я присмотрю за ней, – пообещал Чезаре. – Но нужды в этом не будет, она ведь любит тебя.
– Я знаю. – Риччо вдруг сделался тихим и мрачным. – А все-таки…
– Она знает, что ты идешь на войну, – ободрил его Чезаре, – и слишком страдает, чтобы думать о другом.
Люди входили и выходили, хлопая дверью остерии, вечерний воздух разгонял на миг застоявшийся дым. Игроки стучали кулаками по столу и спорили из-за выпавшей карты.
Риччо взбодрился от слов, сказанных другом, и повеселел.
– Разворачивай тут наше дело, – сказал он. – Миранда в курсе всего: от фляг, которые есть на складе, до долгов и кредита. Возможно, узнав, что меня взяли на фронт, кое-кто попробует надуть ее.
– Не бойся. Никто не осмелится на это с ней. И к тому же я здесь.
– Ты слишком занят в прачечной. – Риччо сделал глоток, затянулся сигаретой и наклонился к другу с видом сообщника, уверенный, что сентиментальность этого момента дает ему право знать все. – А у тебя с Матильдой как дела?
– Прачечная дает мне средства, чтобы жить, – ответил Чезаре, глядя ему прямо в глаза и ясно показывая, что не расположен к особой доверительности.
– Ты мне никогда не говорил, что собираешься делать, когда мы удвоим или утроим наш капитал, – переменил разговор Риччо.