не была состоянием его души, а скорее лишь насущной потребностью отличаться от других. Лещинский взращивал ее самостоятельно, как редкий цветок в своей оранжерее, и если бы жевание табака и сплевывание его на пол было зрелищем эстетическим, он бы без сомнения это делал, лишь бы выделиться на фоне серой массы ничем не примечательных людей…
Широкий, без изгибов и поворотов, коридор привел Лизу к входу в спальню. Она располагалась здесь, за дубовой дверью, и Дубровская не без трепета ступила ногой на мягкое покрытие. «Шаги здесь неслышны, – подумалось ей. – Да и дверь открывается совсем бесшумно. Неудивительно, что любовники не заметили, как из темноты появилась чужая тень». Комната оказалась просторной, с высоким белым потолком, стенами, отделанными дубовыми панелями и красивыми, похожими на натуральный шелк, обоями. В глубине, ближе к большому панорамному окну, расположилась огромная кровать с резной спинкой, накрытая сейчас покрывалом цвета карамели. Здесь, согласно материалам уголовного дела, и умерла невезучая любовница господина Лещинского. Вернее сказать, здесь ее убили. Елизавета невольно содрогнулась. Но мирный вид комнаты и изысканная обстановка так не вязались с кадрами криминальной хроники, что Дубровской на мгновение показалось, что все это происходило не в реальности, а в чьем-то чудовищном сне. Вот сейчас, напевая, после утреннего душа, войдет хозяин с махровым полотенцем на голове и остановится от изумления, увидев ее, и она, в свою очередь, застынет на месте, лихорадочно придумывая себе оправдание. Ощущение было таким сильным, что Елизавета отошла в сторону для того, чтобы в случае чего спрятаться за большой платяной шкаф. Но дверь не открылась, никто не вошел, и Дубровская, пропустив удар собственного сердца, продолжила осмотр.
Итак, пышная штора из полупрозрачной органзы прикрывала собой не только панорамное окно, но и выход на террасу. Елизавета отодвинула в сторону занавеску. Так и есть, большая, выложенная керамической плиткой площадка с навесом тянулась вдоль всей задней части дома, создавая собой прекрасную прогулочную зону для хозяина и его гостей. Возле стены стояло несколько плетеных кресел и шезлонгов, красноречиво указывая на то, что Лещинский любил проводить здесь время. На небольшой столик он ставил, должно быть, кувшин с лимонадом и в летний вечер, когда схлынет жара, садился в кресло и задумчиво наблюдал за гаснувшими в верхушках деревьев последними лучами солнца. Он протягивал руку к той, что лежала с ним рядом на шезлонге, а она улыбалась в ответ. Кто