Она проснулась. На часах было около восьми. Она поплелась в ванную. Времени было более чем достаточно, чтобы привести себя в порядок, но на Лизу накатила странная апатия. Ей до ужаса хотелось, чтобы пытка, через которую ей сегодня предстояло пройти, оказалась уже позади, чтобы она так же чистила зубы и принимала душ, но уже готовясь ко сну. Она вяло выбрала себе одежду. Вспомнив, что наверняка приговор будет транслироваться по телевидению, она замерла перед зеркалом. «В конце концов, какая разница, как я выгляжу! Предстоит недолгий судебный спектакль, в котором мы с Петренко выступим в главных ролях. Я – в качестве малоопытной адвокатессы, неудачно выполнившей свой долг. Он – как злодей, получивший по заслугам».
Лиза почувствовала прилив злости. Хотите спектакль? Вы его получите. Злорадно улыбнувшись, она открыла шкаф и, полюбовавшись пару минут на пестрый ворох шейных платков, газовых шарфиков, галстуков, выбрала самый неподходящий к случаю – детский платок с озорными далматинцами на ярко-зеленом поле. «Жаль, что я не могу повязать его себе на голову в качестве праздничного банта. То-то была бы потеха!»
Когда она подъехала к зданию суда, толпа журналистов с камерами уже просачивалась через гостеприимно открытые двери. У Лизы схватило живот, что было ее обычной реакцией на стресс. Поборов искушение, она не стала снимать с шеи платок. Вызывающе задрав голову, прошла мимо Савицкой, окруженной тугим кольцом представителей прессы и телевизионщиков. Являя собой образчик достижений ювелирно-портняжьего мастерства, окутанная стойким ароматом модных духов, Вера Мироновна снисходительно взирала на голодную до сенсаций журналистскую братию. Она отвечала на вопросы, позировала перед камерой, выбирая удачный ракурс.
Предоставленный самому себе, Дьяков сиротливо сидел на скамеечке, подобрав ноги так, чтобы его старомодные штиблеты не бросались в глаза вездесущей Виолетте Скороходовой, которая явно солировала среди своих шумных коллег. Увидев Дубровскую, Дьяков приободрился.
– Ты как всегда сногсшибательна, cherie! Только для чего ты нацепила это? – он ткнул пальцем в платок и, перейдя на шепот, доложил: – Эта грымза, журналистка, уже здесь. Не боишься, что она тебя опять в своей паршивой газетенке пропечатает?
– Ничуть, – решительно заявила Елизавета.
– М-да… Ну, как знаешь.
Толпа хлынула в зал. Дубровская заняла свое место. Тщетно пытаясь скрыть свое волнение, она с преувеличенным усердием раскладывала на столе бумаги. Казалось, все ее действия приобрели какой-то особый смысл. Не спеша проверила, пишет ли ручка; открыла на чистой странице блокнот; убрала подальше сумку. Пригладив волосы, Лиза уселась за стол, ровно, по-ученически, сложив перед собой руки. К Петренко она так и не подошла. Рядом пыхтел Дьяков.