— Отец-то у тебя кто?
— Шорник он в Гороховце, — почему-то всхлипнула Заряна.
— Седла, что ли, делает?
— Седла, упряжь, сбрую. Может простую, может богатую сотворить.
— Ясно…
На пару часов в воздухе повисла тишина. Путники скакали посередине реки, а потому извечные лесные звуки — потрескивание промороженных стволов, перекличка птиц, осторожное шуршание мышей под снегом — до них не доносились. Следы санных поездов тоже тянулись по самой стремнине. Оно и правильно — под берегом промоина от ключа подземного встретится может, или от водоворота. А на середине русла вода течет спокойно и размеренно, ловушек никому не готовит.
— Вон она! — Невольница послала коней в галоп. — Это Ока!
Середин тоже «дал шпоры» гнедой, пуская ее вдогонку. Правда, для него ничего приметного вокруг не встречалось. Лес, покачивающий белыми сосновыми макушками, да широкий ледяной простор, разделяющийся на две ленты, одна из которых почти под прямым углом уходила влево. И все. Ни дома, ни сараюшки кривой, ни дымка — ничто не подсказывало, что здесь когда-то будет стоять огромный, полуторамиллионный город, будет проходить известная на весь мир ярмарка, отстроится мощный порт, пророется метро, вырастут монастыри, кремль, заводы, фабрики… Ничего. Лес, спящая под снегом река, тишина, разрываемая только легко шелестящей поземкой.
— Здесь уже рядом, — оглянулась Заряна. — Совсем рядом.
— Надеюсь, — буркнул себе под нос ведун. — Потому как барашек уже кончается. Если за пару дней к жилью не выйдем, придется лапу сосать.
Тишина на реке уже начала его тревожить. Ладно, когда разбойников нет, это даже хорошо — но где купцы, прохожие, просто едущие по делам местные жители? Не все же, как советовал Хромой Бурхан, погружаются в молитву до самой весны! Между тем, если на Волге имелись хотя бы следы санных полозьев и лошадиных копыт, то наст на Оке оставался девственно чист.
— Знаешь что, красавица, — натянул поводья Олег после того, как они проехали по реке километров сорок. — Давай-ка вставать на ночлег…
— Светло еще, мой господин! — замотала головой невольница. — Тут совсем рядом, всего ничего осталось. До темноты у порубежников будем.
— Нет! — отрезал ведун. — Встаем здесь. Со всякого рода порубежниками и прочими… созданиями предпочитаю знакомиться днем, на свету. Расседлывай коней, я место для костра утопчу. Потом дров принесу. И хватит ныть, пока одну не отправил!
Заряна, набычившись, спешилась, принялась отпускать подпруги. Олег, громко хрустя валенками по снегу, пошел в сторону низкого берега. Вскоре на прогалине между березами затрещал огонь, поползли по лесу щекочущие нос запахи от растопленного в котелке крепчайшего мясного бульона. Середин, отсыпав в торбы половину оставшегося в котомках овса, хлебал суп серебряной ложкой, не спеша пережевывая разваренные до рыхлого состояния мелкие хрящики, и никак не мог отделаться от мысли, что сидит, очень может быть, на будущей центральной площади какого-нибудь наукограда или перед парадным входом дома творчества, и никто его не гонит, никто паспорта и прописки не спрашивает. И хозяева здесь — только волки да лисицы. Но они твари вежливые, понапрасну не беспокоят.