— Отчего же не съехаться, если тут за свои дома и детей не страшно? — пожал плечами Середин. — А ты, стало быть, уважаемый Бехчек, от отца наместничество принял?
— От хана Ильтишу принял, — покачал головой бей. — В сече с князем Святославом у порогов Итильских спину мне покалечили. Вот хан и порешил: дескать, в поход ратный я более не ходок, а мудрость воинскую имею. Посему и путь мне в отчее городище — рубежи северные стеречь, да путь торговый…
Появились две молодухи в платках, юбках и в коротких безрукавках поверх рубах, принялись быстро выставлять на чистую скатерть керамические и оловянные плошки, с горкой наполненные грибами, капустой квашеной с клюквой и морковью, с брюквой и просто рубленой свежей с чесноком. Принесли они и серебряное блюдо со сложенными горкой кусками мяса, и горячие глиняные шарики, в которых обнаружилась запеченная утятина, и продолговатое блюдо с пахнущей дымком рыбой. Поставили возле хозяина высокий кувшин, в котором колыхалась белая пышная пена.
— Подкрепись с дороги, гость дорогой, — кивнул бей. — Меду покамест не налью. С хмелем он — задурманит, поесть не успеешь. Я ведь сам немало верст исходил, знаю, каково опосля дальнего перехода в теплый дом войти. Ночь станешь спать, и день, и еще ночь. Я тебе, гость дорогой, велю пирогов и квасу возле лавки поставить. Как проснешься — перекусишь, и вставать не надобно. А как, кстати, звать-то тебя, мил человек? Откуда идешь, куда путь держишь?
— Олегом мать нарекла, — прожевав горсть квашеной капусты, ответил Середин. — Человек бездомный, вот и бреду, куда глаза глядят.
— Не бывают бездомными ратники, что едины супротив четверых бьются, — откинулся спиной на стенку Бехчек. — Но уж коли так, готов в дружину свою взять. Хочешь — дом поставлю, трех жен молодых дам.
— Извини, хозяин, но не привык я под чужой рукой ходить, — поморщился Олег. — К вольной жизни привык.
— Да, уж, — рассмеялся бей. — Вольней, нежели на Печоре, жизни и быть не может. Ни князей, ни ханов, ни бродяг безродных, ни пастухов последних, ни людей простых. Вольней не бывает. Что же ты, мил человек, там, на ней и не остался.
— Я не только волю, я еще и баню люблю, — кратко объяснил ведун.
Бей расхохотался:
— Ай, нашелся! Люблю таких! Давай я тебе меду хмельного налью. Отведай, как Ярославна моя настаивать его умеет.
Бехчек наполнил из кувшина до краев два тонкостенных бронзовых кубка, первым отпил из своего примерно половину, отер усы, после чего сказал:
— Теперича меня слушай, гость дорогой. Люб ты мне. Храбр и не жаден. Но я сюда волею ханской поставлен, дабы рубежи надежно стеречь. И потому воин умелый, что из мест пустынных пришел, тревогу в меня вселяет. А ну, лазутчик он, от рати крупной посланный? А ну, путь новый для новгородцев жадных проверяет? Посему сказывай, путник Олег, мне все без утайки, не то велю повязать тебя ремнями крепкими, да отошлю к хану. У него палачи индусские, умелые. Все вызнают.