А теперь они стояли вдвоем с сыном в заснеженном саду, и отчаяние, охватившее обоих, было так же ощутимо, так же зримо, как морозный пар их дыханий. Александр впервые в жизни переживал подобное: когда сознаешь, что поступил правильно, но ощущение бессмысленности собственного поступка при этом так сильно, что переходит в боль.
Он хотел сказать, что будет видеться с детьми не реже, чем раньше, что они во всем могут на него рассчитывать, что их жизнь в его отсутствие совсем не изменится; он многое хотел сказать. И – не мог.
Денис первым нарушил молчание. Его мальчик, которого Александр всегда с затаенным сожалением считал слишком инфантильным, беспомощным перед жизнью, оказался мужественнее, чем он сам со всем его жизненным опытом, и силой, и готовностью к любым трудностям.
– Ты не думай, пап, я понимаю, – сказал Денис. – Я же все видел. То есть мы с Дашкой. Что вы с мамой… Ну, очень сильно различаетесь. Мы, знаешь, даже разговаривали про это.
Он взглянул на отца. В больших карих, как у Веры, глазах мелькнуло смущение.
– О чем вы разговаривали?
– Ну, что непонятно, почему вы вообще поженились. То есть вы, конечно, наверное, влюбились тогда, и потому… Но теперь же правда ведь не очень понятно.
Хорошо, что Денис не расспрашивал, а просто говорил об этом. Если бы пришлось объяснять сыну, почему он когда-то женился на его матери, Александр сквозь землю бы провалился от стыда. Что с того, что в его женитьбе не было ничего постыдного или хотя бы странного с точки зрения обыденного сознания? Самому ему было стыдно за свой тогдашний расчет так, как ни за что не было стыдно в жизни.
Что он значил теперь, тот жалкий расчет, что такое он был перед жизненной правдой, которая вдруг взглянула ему в лицо так просто и сурово?
– Мне только знаешь чего жалко? – сказал Денис.
– Чего?
– Что я ничему у тебя так и не научился.
– В каком смысле? – не понял Александр. – Чему – ничему?
– Ничему-ничему. Ты же все умеешь. Я это с детства помню: за что ни возьмись, ты все умеешь. И не специально, а как-то само собой. Не только гвозди там забивать или костер разжигать, это даже без вопросов, но и вообще все. – Он грустно улыбнулся. – Я все собирался у тебя научиться морские узлы вязать. Но мне же это как-то не нужно было, морские узлы, да и времени не было, и я все время на потом откладывал. И еще… Мне не хотелось, чтобы нарочно, понимаешь? Я думал, оно само собой получится. Я просто все время с тобой буду и само собой всему у тебя научусь. А теперь, получается, так уже не будет.
Впервые во время этого мучительного разговора Александр почувствовал, что самообладание возвращается к нему.