Три с лишним года таскал я эти передачи и, к счастью, ни разу не попался. Позднее я узнал, что меня раскусили охранники в самой больнице, да начальник, слава Богу, оказался понятливый. Он-то знал, кому и зачем я ношу провиант.
Половые отношения были совершенно свободными. Войду, бывало, в камеру и вижу, что кто-то на ком-то лежит. Аж противно!
Мишель занималась такими делами втихую. Осторожная и благоразумная, она совсем потеряла голову, когда появился Марселину. Парень был статный, голубоглазый, русоволосый, привлекал всеобщее внимание. Ее сильно тянуло к нему. Мишель обходилась с ним не так, как с прочими. Нетрудно было убедиться, что он упивается собственным успехом. Я догадывался, что он презирает Мишель, но не прочь воспользоваться случаем. Всё лучшее, что у ней было, доставалось ему, в ущерб остальным. Мне хотелось вмешаться, но я воздерживался. Он считал себя чем-то особенным, не таким, как другие. Это совершенно не соответствовало действительности. Он был хорошо сложен, но другими достоинствами не отличался.
Жизнь учит, что замку, возведенному на песке, не устоять. Всё совершилось очень быстро. Провалился он с треском. В больницу лег парень, который давно знал Марселину. Видал его и на улице, и в полицейском участке. И он рассказал, что парень отличался необычайной развращенностью. Новость разнеслась со скоростью света.
Он стал многим давать – сначала чтобы помалкивали, потом по принуждению. Дал одному, дал и другому, потом остальные решили, что тоже имеют на него права. Мишель пыталась помочь ему, но тщетно. Предубеждение было огромным. В тюрьме неукоснительно действуют неписаные законы. Кому нравится быть пассивным, должен таким и оставаться. Права перемениться он не имеет. Если ему понравилось, пусть нравится и дальше, раз уж так вышло.
У парня начал мутиться рассудок. Ему было не выдержать давления, которому он подвергался. Его молодое и статное тело привлекало заключенных из других корпусов. Вскоре он заболел воспалением легких. Рассудок к нему не возвращался. Он лишился остатков разума.
Я заходил к нему в камеру, пытался завязать беседу, но он только смотрел отсутствующим взглядом. Те, кто прежде пользовались им, презирали его как потерявшего человеческий облик – своего рода месть за его молодость и красоту.
Доктор Густаву уверял, что если к нему вернется разум, он сможет выжить. Мы просили верующих помолиться за него, делали всё, что в наших силах. Больно было видеть умирающего молодого человека и ощущать полнейшее бессилие. Это стало в конце концов невыносимым. Мы попросили врача перевести его от нас. Это тяжело было сделать, но врачу всё-таки удалось определить его в городскую больницу. Там он лежал в горячечном бреду. Несколько дней спустя он умер.