Другие также без церемоний рассаживались, откупоривали бутылки, ополаскивали из чайника стаканы. Большинство – коротко или наголо остриженные, мордастые, в спортивных трико. Один, лысый абсолютно (его так и называли – Лысый), с наиболее корявой мясисто-красной физиономией, был в шортах и грязной майке.
Бурхан, не иначе как в предвкушении выпивки, кинулся к здоровяку с объятиями:
– Бы-ли-и-ин! Мара-а-ат! Полгода тебя не видел. Сейчас все сделаю… Яичек свежих… – засуетился он, грохнул на плиту сковороду.
– Мы торопимся, – пробурчал один из пришельцев.
– Пусть делает. Давай, Бурхан, похлопочи, – одобрил хозяйское рвение Марат. – Чай есть? – спросил он.
– Конечно! Марат! Горяченький! Запаренный! – вскричал радостно старик.
– Ты не понял, – поморщился тот. – Заварка есть?
Получив от Бурхана пачку, он сыпанул в горсть, а затем отправил в рот черную рассыпчатую горку заварки, разжевал старательно и запил водой, пояснив с небрежной усмешкой:
– Организм допинга требует.
Затем, взявшись за бутылку, неожиданно повернулся ко мне:
– Выпьешь с нами? Тебя как звать?
Я назвал себя, но от выпивки отказался. Настаивать не стали.
– Чем занимаетесь? Геологи? Откуда? Из Питера? Ого. Что ищите? – как бы между делом без видимого интереса расспрашивали они. – И золото попадает?
– Нет, золото нас не касается, – дипломатично пояснил я. – И вообще мы промываем лишь до серого шлиха.
– На трубе ваши парни моют?
«Все знают», – отметил я про себя.
– Это ваши пробы сушатся? – кивнул один, рыжеватый и улыбчивый, на дальний край печи, где неровной шеренгой выстроились пузатые мешочки. – Можно посмотреть? – он взял мешочек, развязал тесемки, насыпал содержимое на ладонь, показал приятелям.
– Все лето тут? – энергично жуя лепешку с парящей пузырчатой яичницей, поинтересовался Марат. И опять: – Откуда вы? Из Питера? Ого.
Мои ответы они, похоже, пропускали мимо ушей или притворялись, якобы пропускают. При всей их внешней раскрепощенности, небрежных, как будто ничего не значащих вопросах, я улавливал время от времени чей-нибудь цепкий настороженный взгляд.
– Наливай! – уже требовал Бурхан; он вдруг покачнулся и едва не сел на сковородку с остатками яичницы, стоящую на столе-топчане. – Марат! Бы-ли-и-ин! Сейчас я картошки пожарю.
– Мы торопимся. Выпьем еще и поедем.
Марат вытащил сигарету из оставленной Мишкой пачки.
– Сначала возьму, потом спрошу, – без улыбки пошутил он. – Не убьют… не убьют же!
– Порвут, как грелку! – хохотнул рыжий, и вся братва заржала над избитой шуткой.
– Охотитесь? – спросил я, зная, что не охотятся, но желая увидеть их реакцию.