И тут же осеклась, потому что увидела, что он действительно будет тревожиться, что уж кто-кто, а он, Олег, всегда, всю жизнь будет относиться серьезно
ко всему, что бы с ней ни случилось. И так было всегда, еще много лет назад, когда они познакомились. Ну могла ли она тогда подумать, что будет время, когда ей счастьем покажется открыть дверь и увидеть его на пороге? И даже дело не в том, что у него – жена и ребенок. Об этом не думалось. Нет, просто Олег – это был для нее до предела суженный горизонт. Как длинный коридор с одним окном. А хотелось необыкновенного. Она сказала тогда Олегу: «Не надо! Я очень жадная… Мне тебя мало, значит, это не любовь…» И уехала. Казалось ей – взлетела. В большой город, где университет, красивая река, много цветов, много умных людей. И он – милый, без памяти влюбленный мальчик. Он тогда играл на рояле и водил ее в филармонию. Деликатностью и интеллигентностью похожий на самого образцового мужчину, какого Мариша знала,– на ее отца. Но папа пил только сухое вино, и то не всякое. А этот, как очень скоро выяснилось, пил все. Стыдливо, виновато, переливая водку, портвейн, вермут, любую гадость в детские бутылочки и растыкивая их по дому. Одна стояла за книгами на полке, другая в уборной, замаскированная под соляную кислоту, третья – в кофейнике, четвертая за диваном, в кармане плаща, в шляпной коробке, да мало ли где… Лишь бы протянуть в любом месте руку, найти и высосать жадно, торопливо. А потом, прикрывшись газетой, сказать, стараясь не выдать себя голосом, что-нибудь вроде:
– Эти хунвейбины, Манечка, совсем распоясались!..
Необозримые горизонты… Он прекрасный инженер с почти готовой диссертацией, но в трудовой книжке за пять лет двенадцать записей. «Уходи от него,– сказали ей его родители.– Он уже не человек. Он погубит тебя и ребенка. Уезжай! Мы будем помогать тебе всегда, потому что это мы перед тобой и Настенькой виноваты. И прости нас!»
– … Мне надо уходить,– сказал Олег.– Я ведь перед командировкой.
– Куда? – почему-то испугалась Мариша.
– На Север… И оденься, чтобы я ушел не тревожась.
Мариша набросила на плечи кофточку. Прижалась к нему, боясь, что он уйдет и ей станет так же плохо, как было до него.
– Я скоро вернусь,– сказал он.– И не бегай без меня босиком.
Она стояла у окна и смотрела, как он идет по двору, увидела, как он, разыскав среди детворы Настю, завязал ей шарф,– вечно он у нее болтается,– щелкнул ее по носу и ушел. Чужой муж и единственный ее человек. Гнала от себя, гнала… Гнала его, чтоб не расстраиваться, нечего привыкать к хорошему, у нее теперь нет необозримых горизонтов. А сегодня вот не выдержала. Вцепилась в него мертвой хваткой, и сразу стало хорошо и покойно. О Тасе она подумает завтра. Сегодня не будет. Зазвонил телефон. И она ему обрадовалась – действительно ей просто некогда сегодня думать о Тасе. В трубке хрипло дышала Священная Корова.