Воспользовавшись его отсутствием, Влади перенес Черепашкину постель наверх и, так как в купе неприятно пахло вяленой рыбой, открыл дверь…
Когда в купе выключили свет, Черепашка, лежа на животе и глядя, как за окном словно бегут деревья, освещенные светом луны, думала, что Влади очень тактичный и удивительно милый человек. И еще Люся понимала, что в его поступках нет ни капли позерства, что все это искренне и от души.
Черепашка провела пальцем по стеклу, повторяя контур луны, и вдруг Влади осторожно коснулся ее руки. Черепашка взглянула на него, но он отвел взгляд и чуть сильнее сжал ее пальцы. Она тоже ответила ему пожатием. Они лежали на верхних полках, и еще долго-долго смотрели в окно и держались за руки, пока не погрузились в сон.
Утром Черепашка проснулась от вокзального шума. Открыв глаза, она никого не увидела в купе, а на нижней полке, где расположился вчерашний хам, не было даже постели. «Значит, вышел ночью на какой-то станции. Ну и пусть. При нем все испытывали одни неудобства». Потом она вспомнила, как вчера Влади держал ее руку. А он, будто почувствовав, что Люся в эту минуту думает о нем, зашел в купе и так посмотрел на нее, что у нее на мгновение сбилось дыхание.
– Ты сегодня во сне такое говорила… – сказал Влади и изобразил на лице крайнее удивление. – Мне даже неловко стало.
– Что? Ну скажи, что я говорила? – смутилась Черепашка. Она, как на зло, не могла вспомнить свой сон, и ей казалось, что, скорее всего, он не совсем обычный. Должно быть, ей снился Влади. – Ну скажи, пожалуйста!
– Потом. Ты спускайся, а я за чаем схожу.
– Подожди, Влади, ну хоть про кого говорила? – умоляла Черепашка.
– Неужели не помнишь? – приподняв бровь, весело спросил он.
– Ну правда не помню. Ну хоть подскажи, – не унималась Люся, все больше подозревая, что ночью она сказала что-то очень сокровенное.
– Ты пока слезай с полки и вспоминай. Уже одиннадцать часов, через два часа приезжаем.
– Я давно так долго не спала, – потянувшись, призналась она.
Влади улыбнулся и вышел из купе.
За окном раскинулось огромное, бескрайнее поле, обрамленное высокими деревьями. Их кроны уходили вверх, но почему-то не создавали объема. Черепашка, привыкшая к московским тополям и березам, ветви которых росли не вверх, а вширь, смотрела на новые картины природы за окном, как на чудо. Когда все-таки показался край поля и появилась какая-то деревня, Люся подумала, что эта деревня больше похожа на хутор: белые домики с огромной соломенной шапкой вместо крыши. Черепашка не знала, чем отличается хутор от деревни, но воображение рисовало именно такую картинку, когда она читала «Вечера на хуторе близ Диканьки» Гоголя.