С трудом удерживаюсь от соблазна пожать плечами. Это у Посейдона надо спрашивать, если тот упомнит столь незначительный эпизод своей бурной жизни. Правда и Эгей, и дед Питфей всегда твердили, что отказываться от божественного родства — глупо и недальновидно, пусть даже оно существует исключительно в воображении горстки дураков.
— Так говорят, богоравный.
— Тогда сейчас мы узнаем, сколько в этом истины. Ты ведь не боишься, Тесей?
Вообще-то, если честно, боюсь. Ну, опасаюсь, по крайней мере. Какая разница — течет ли в моих жилах серебряный ихор, заменяющий богам кровь? К тому же, у Миноса с Посейдоном, прямо скажем, натянутые отношения. Но тринадцать пар сияющих глаз за спиной не оставляют даже иллюзии выбора. И еще один взгляд — напротив. Темный, встревоженный… восторженный. Под покрывалом и не разобрать толком ничего, только и видно, что женщина. Интересно, кто она такая и зачем прячет лицо? Но легкий интерес быстро угасает, вытесненный тревогой, когда по приказу правителя все присутствующие дружно двинулись на берег моря. Кроме Пасифаи. Выходя из зала, я обернулся — царица все так же сидела на троне, будто прием еще продолжается.
Мы стоим на скале, нависающей над морем — я и Минос. Остальные топчутся чуть поодаль. Вон, шеи тянут — как бы чего не пропустить. Что ж, условия оглашены: Минос кидает в воду перстень, я его достаю, после чего меня всем на радость публично признают божественным отпрыском. Критский владыка заявил, что если Посейдоново отцовство подтвердится, то он сочтет мою жизнь достаточной платой за смерть сына и отменит «живую дань». Ха, нет уж, моя жизнь пригодится мне самому! Я подхожу к краю скалы и внимательно вглядываюсь вниз — не разбить бы голову о подводные камни, тогда никакой Посейдон не поможет. Бурунов, вроде, не видно, но это ни о чем не говорит. Скидываю хитон и сандалии. Минос кивает мне, высоко поднимает руку с перстнем, и через мгновение кольцо летит в пучину, а через два выдоха наступает и моя очередь.
Не просите меня описать, что я чувствовал, когда падал в бездну вслед за глупой золотой искрой. Надеюсь, повторять не придется — вряд ли мне еще раз так нечеловечески повезет. Уйдя под воду, я открыл глаза и попытался осмотреться. Солнце уже садилось, его косые лучи не проникали на глубину и видно было плохо. Но почти сразу левая рука в чем-то запуталась. На мое счастье, течение притащило сюда довольно большой обрывок рыбачьей сети, и перстень угодил как раз в нее.
Вынырнув и жадно глотая воздух, я обнаружил, что оказался в небольшой пещерке, которую волны вымыли как раз под тем местом, где все ждали моего появления. С берега разглядеть выемку невозможно, а от любопытных глаз со стороны моря меня надежно укрывал нависающий сверху каменный козырек. Вот пускай подождут, понервничают. Будем считать, что я у папы в гостях, а уходить слишком быстро после столь долгой разлуки невежливо. Только не замерзнуть бы и, главное, перстень этот дурацкий не выронить — второй раз я его точно не найду. С большим трудом вытянув из так удачно подвернувшейся сети одну из веревок, я повесил на нее кольцо, а саму веревку обязал вокруг запястья на манер браслета — так вернее.