— Только по голове.
— Тогда не страшно — голова-то пустая, там ничего пострадать не должно, — ну вот, опять смеется. Над смертельно раненым и чуть-не-попавшим-в-рабство наследником афинского престола. Я одновременно пытаюсь возмущенно сверкнуть глазами и жалобно застонать, но Астерий отходит в сторону, исчезая из моего поля зрения. Кряхтя, кое-как сажусь на песке, и тут у меня под носом возникает кубок с водой.
— Ты туда яду не подсыпал? — выпаливаю я и присасываюсь к кубку крепче, чем младенец к материнской груди.
— Тебе повезло. Вчера я собирался второпях и не взял с собой такую полезную вещь, — боги, он не шутит. — Что ты видел?
— Почти ничего, — мой голос звучит довольно уверенно. Я и сам не понимаю. Возможно, это был обычный бред. Или необычный. — Меня, знаешь ли, по голове стукнули.
Астерий пытливо вглядывается в мои честные глаза, но ему слишком сильно хочется верить в то, что я говорю правду. Поэтому мой спаситель вздыхает и просит рассказать, отчего эти милые люди воспылали ко мне столь горячей любовью. Уж не поторопился ли он вызволять меня из их дружеских объятий? Ответные колкости пока не идут с языка, и я просто излагаю утренние события вкупе с историей Антиоха. Астерий мрачнеет, хмурится, и я чувствую, что мои вопросы останутся незаданными. Пока.
— Послушай, символ удачи. Ты сейчас вернешься во дворец, найдешь начальника стражи и передашь: я велел прислать солдат, тут надо немного прибраться. Лишнего не рассказывай — неизвестный корабль, бойня, скорее всего, передрались из-за добычи. Потом иди к своим, пусть начинают тренировку. Ну, сам сообразишь.
— А ты?
— А я подожду здесь. Всё, разговоры потом. Давай!
Уходя, я оборачиваюсь. Астерий стоит ко мне спиной, запрокинув голову, а у его ног простирается чудовищный жертвенник проклятому полубогу.
Антистрофа четвертая. Минотавр
Тьма, окутавшая меня плотным покрывалом, отпускает неохотно, через силу. Я вязну мухой в густой патоке и отчаянно рвусь наверх, а воздух пахнет ужасом и кровью, и это может значить только одно — я опоздал. Безумие втягивает когти, облизываясь сытой кошкой, и сворачивается клубочком где-то в закутке внутреннего лабиринта до следующего раза, оставляя меня лицом к лицу с остатками своего пиршества.
Открыть глаза — подвиг, куда там Персею с его Горгоной, у того хоть полированный щит был, а у меня?.. Очень хочется, как в детстве, зажмуриться покрепче и представить, будто ничего ужасного не произошло — просто приснился страшный сон. Сейчас придет мама, принесет кружку теплого молока, а я буду морщиться и пить ненавистную жидкость самыми мелкими глотками — пусть мама подольше посидит на краю ложа, поглаживая мои взъерошенные вихры… Глупо. Тем более что и теплое молоко, и мамину руку в волосах я придумал сам.