Он чувствует мою обреченность, но не знает причин, а я не собираюсь ничего объяснять — еще наломает дров. Все пытается что-то придумать, прекрасно при этом понимая, что несет ерунду. То уговаривает меня бежать вместе с ним в Афины (смеялся я искренне и от души), то предлагает обосноваться на каком-нибудь безлюдном островке… Ладно, чем бы дитя не тешилось. Государственные заботы хорошо выбивают лишнюю дурь, а там, глядишь, Ариадна ему наследника родит. Я бы молился всем богам разом, если бы хоть на секунду поверил, что это поможет… А сестричка старательно не показывается мне на глаза. Опасается моего гнева? Это правильно, конечно, да только не верю я в ее благоразумие.
Время уходит, утекает в никуда, капли-минуты из небесной клепсидры падают неумолимо — подставить бы ладонь, остановить проклятую капель. День, еще день, еще один… Терпкое вино ночей. Поцелуи — до одури, до головокружения. Животное вожделение, нутряное рычание зверя: мой, мой, никому не отдам! Ледяным лезвием рассудка пытаюсь перерезать чудовищу глотку, но чужое гибкое тело вскидывается в кольце рук и хриплым стоном вторит звериному вою: тво-о-о-й! Обессиленное забытье на рассвете, нос утыкается мне в плечо — щекотно. Утро надвигается безжалостно и неотвратимо. Мне кажется, или всякий раз оно наступает чуточку раньше?
Новый день, истекая кровью зари, явил себя миру. Суетливый муравейник дворца проснулся и занялся привычными делами, производя при этом изрядное количество шума: бряканье, позвякиванье, стук, блеянье, ругань… Ругань, кстати, доносилась из-за двери в мои собственные покои, так что я решил выйти и узнать, в чем дело — еще разбудят мне героя, а он и так в последние дни на тень похож.
Два коротких копья с широкими листовидными наконечниками были направлены в грудь плюгавенькому человечку в одеждах дамата. Человечек кипятился и размахивал руками, но решительное выражение на лицах охранников убеждало его в том, что подходить ближе не стоит — как бы чего не вышло. Узрев в проеме меня, он облегченно вздохнул и попытался бухнуться на колени, но я нетерпеливым жестом пресек это безобразие на корню. Дамат внял и заголосил:
— Радуйся, богоравный Астерий! Меня прислал сюда владыка Минос. Он желает немедленно видеть тебя в своих покоях! — Икнув, он неожиданно добавил: — А эти меня пускать не хотят: не велено, мол, и все тут… бараны!
Я ободряюще подмигнул своим ребятам — молодцы! — и надменно процедил:
— Передай владыке, что я непременно буду, только приведу себя в порядок.
— Но он велел — немедленно! И приказал мне сопроводить тебя к нему.