— А баба у брата справная осталась, гладкая. — Он пошлепал губами. — Может, в дом возьму. Как думаешь?
Олег пожал плечами. Несмотря на то, что уже не первый месяц бродил по Руси, он все никак не мог привыкнуть к некоторым порядкам. Без кормильца, конечно, семья не проживет. Перемрут с голоду в первую же зиму. Впрочем, на Востоке и в двадцатом веке гарем — обычное дело.
Прикидывая за и против прихода в дом второй жены, купец поплелся в дом. Олег заглянул к лошадям. Овса было вдоволь, вода свежая — Павлина всерьез взялась за хозяйство.
Молчун вытащил во двор тела хозяина и второго слуги, прикрыл ворота от непрошеных глаз: объясняй потом, что извергов побили, а не добрых людей, — и стал запрягать в телегу хозяйскую лошадь. Мужик улыбался в клочковатую бороду, бубнил какой-то незатейливый мотивчик. На крыльцо вышла Павлина. Вид у нее был умиротворенный, глаза светились спокойствием и уверенностью.
— Помочь? — спросила она Молчуна.
— Не, отдохни пока. Поди, укатал я тебя.
Павлина прыснула со смеху.
— Да разве бабу этим укатаешь. Забава одна. Ты далеко их не вози, — показала она на лежавшие возле крыльца тела, — вдруг купцы наедут, а я одна.
— В овраг скину. Пусть волки растащат, чтобы и костей не осталось.
Невзор помог ему погрузить на телегу убитых, Молчун накрыл их грязной холстиной, отворил ворота и выехал со двора. Олег попросил Павлину постелить ему постель.
— Так все уж готово, — всплеснула она руками, — я ж понимаю, всю ночь не спали. Отдыхайте, гость дорогой.
Вторуша храпел среди объедков, уткнувшись головой в стол. Олег поднялся наверх. Павлина замыла в комнате кровь, сменила дырявые простыни. На столе стоял кувшин с вином, чашка с рассолом, на полотенце лежал сыр, хлеб, яблоки. «Чем может, благодарит», — понял Олег. Он положил под бок саблю, отцепил от пояса кистень, скинул сапоги и растянулся на свежих простынях. От вина и меда слегка шумело в голове, казалось, что лавка покачивается, убаюкивая его.
Олег лениво поднял к глазам руку, где под повязкой на запястье лежал освященный в Князь-Владимирском соборе серебряный крестик. Надо бы перевязку постирать — грязная совсем. А крест выручает, нечисть определяет, будто миноискатель какой. Хотя и на капище греется, но тут уж ничего не поделаешь. Для освященного креста языческие боги — тоже нечисть. Странно, что при Невзоре крест начинает пульсировать, покалывать кожу. Хотя, что удивительного — заговорили мужика колдовским словом, он теперь тоже наполовину, ну, может на треть, нелюдь.
«Ага, нелюдь, — возразил себе Олег, — а на болоте жизнь спас и мне, и Вторуше. Он, да еще Сивка. Как он удержался, чтобы крови не хлебнуть? Видать, здорово свою Малушу любит — держит она его…»