Дом в снегу

Утром мама повела меня к Павлюкам.

– Познакомишься с ребятами. Хорошие ребята, – говорила она. – Да и присмотрят за тобой – особенно-то не разгуляешься.

На улице темно. Утра не видно. Хотя услыхать можно. Стучат двери в домах. Торопливо скрипит снег. Ровно и тяжело гудит над сугробами утренний мороз.

– Дыши носом, рот закрой! – говорит мама, и видно, как слова выпархивают изо рта белыми короткими облачками, рассыпаются под фонарем блестками.

Мы поднимаемся на крыльцо, будто вырезанное из белого льда. Мама отворяет дверь, и оказываемся в темной прихожей. У стены на полу белеют кастрюли. Одна пошевелилась – я схватил маму за руку. Кастрюля встрепенулась, кинулась впотьмах наискосок – замерла.

– Курица, – тихо сказала мама. – Обыкновенная курица.

Сбоку в прихожую выпал желтый свет. И появилась женщина, маленькая и круглая, как электрическая лампочка.

– Ранние птички! – сказала она. – Залетайте.

– Доброе утро, Зоя, – сказала мама, подталкивая меня вперед. – Вот – принимайте. А мне на работу лететь.

В спину дунуло холодом. Я обернулся – за мамой, закрываясь, вздрогнула дверь.

За вешалку цеплялось множество курточек, тулупов, шуб и просто пальто. Им было тесно. Они топорщились, лезли в стороны. Я долго не мог пристроить свою шубу – они спихивали ее с крючка. «Сколько же здесь этих Павлюков, – думал я с опаской. – И все где-то попрятались».

Из кухни доносились потрескивание, шепот, шелест. Кто-то вскрикнул:

– Не кинешь! Не кинешь! Не попадешь!

Я не решался отойти от вешалки. Рядом прохаживалась белая курица, то и дело замирая на одной ноге. Клецк! – клюнула она доску, взглянула на меня искоса и мотнула головой, приглашая на кухню.

Там было ярко и жарко. Сонно бурчала на плите кастрюля, вида боевого, с помятыми боками. На сковороде что-то трепетало. Тетя Зоя раскатывала тесто тяжелой скалкой. Девочка в красном фартуке укладывала одинаковые белые колобки рядами, как солдатиков. Девочка была румяная, с маленьким носиком и толстой косой. Хотелось дернуть ее за косу или просто толкнуть.

– Это Люба Черномордикова! – сказала тетя Зоя. – Мы с ней клецки лепим. Такая прилежная! А этот – мой Вовка. Один десятерых стоит, – вздохнула она.

Вовка сидел на стуле, широко разинув рот.

– Не кинешь! Не попадешь! – крикнул он, не закрывая, впрочем, рта.

Вдруг кто-то легонько толкнул меня в спину. Рядом объявился маленький беленький мальчик.

– Вадик Свечкин! – заметила его и тетя Зоя. – Ты прямо как из-под земли – мы тебя и не слыхали.

– А я нарочно, – засиял Вадик Свечкин. – Крался, как охотник.

– Не кинешь! Не попадешь!