– Нет, этого не может быть, – изрек парнишка и протер глаза. Но видение не исчезло, наоборот, оно приняло более четкие очертания. Его гроссмутер сидела с подбитым глазом и распивала спиртные напитки с полуголым мужиком с покусанными ногами, щедро замазанными зеленкой.
– Чего, внучок? – спросила Софья Владленовна, подливая Смоленскому. – Видишь, к нам гости свалились с соседнего балкона.
– А по-нормальному прийти что, было нельзя? – пролепетал трезвеющий на ходу внук.
– Нельзя, – ответил ему Смоленский и встал. – Спасибо за приют, я пошел освобождать Эмму.
– Мне бы такого освободителя, – хлопнула по профессорской попе Ковалевская и вздохнула.
– Бабуля, – внук посторонился, пропуская незваного гостя, – что с тобой?!
– Довел бабушку, – та вспомнила о своих родительских обязанностях, – таскаешься где ни попадя, пьешь всякую гадость!
– Хорошо, – пролепетал внук, следя за тем, как Смоленский открывает входную дверь, – буду сидеть и пить с тобой.
– Вот и договорились! – обрадовалась Софья Владленовна и пошла за любовным романом. – Везет же некоторым бабам.
Смоленский с Эммой стояли и разглядывали несложную конструкцию, отвязанную от ручек их дверей и состоящую из веревки и дамского пояса. Что-то в ней не давало покоя профессору. Он напряг память.
– Вспомнил! – обрадовался он и признался: – Вспомнил, где раньше видел этот ремень.
– Да уж, – процедила Эмма, – эксклюзив с Чертановского рынка.
– У Алены Хрусталевой! – Смоленский покрутил ремень, внимательно разглядывая стразы. – Точно, ее! Она одолжила мне его, когда у меня порвались ручки.
– У вас отрывались руки? – подозрительно сощурилась Эмма. – Хрусталева, значит…
– Не у меня, – уточнил Смоленский, – у пакета.
– Алена Хрусталева, – повторила Эмма, – кто это? Сестра Аллы Викторовны?
– Я тоже сначала думал, что это ее сестра, – доверительно поделился с ней Смоленский, – но, представляешь, оказалось – дочь! Она такая молодая и красивая, а уже имеет такую взрослую дочку.
– Кто это молодая и красивая? – переспросила Эмма, вырывая у него из рук улику.
– Она, – прикусил язык Смоленский, который поздно понял, что оценивать красоту одной женщины в присутствии другой чревато скандалом. – Но ты лучше.
– Кто бы сомневался, – хмыкнула Эмма, с ненавистью глядя на ремень. – И что же она хотела этим сделать? – неожиданно ей в голову пришла потрясающая по своей глупости мысль. – Максим?!
– Ну, что ты, – попытался успокоить ее Смоленский, – вряд ли он имеет к этому делу какое-то отношение. Конечно, я понимаю, что ревность может сыграть злую шутку…
– Ничего ты не понимаешь, – Эмма хищно прищурилась и сунула ремень профессору в руки. – К сожалению, мне действительно пора. Завтра инспекция, я собиралась выспаться.