Одинцов действительно открыл окно и высунулся на улицу. Аня отметила, что в отсвете комнатных огней его рот не выпачкан красной помадой ягуарши, а на голом торсе не видно следов сексуальной борьбы.
– Калерия Леонидовна? – удивился он, вглядываясь в темноту.
– Голубчик, у вас не найдется свежая программа? Включила телевизор, а там вместо слез какая-то комедия. Трагедия, честно говоря. Если вам не трудно, скиньте мне программу сюда, у меня Фараон на руках, а то я к вам с удовольствием поднялась бы.
Как будто Одинцов спал и видел, чтобы к нему притащилась престарелая красотка с котом на руках. Тот пожал голыми плечами и исчез. Аня стала гадать, что могло мелькнуть за его спиной. Там что-то мелькнуло, она это заметила. Или экран телевизора, или Марина, оба такие яркие, что сразу не определишь. Она решила дождаться, пока Чебушевская отчалит, и продолжить наблюдение. Именно невинное наблюдение, а не секретный шпионаж. Одинцов показался через пять минут, во время которых иголки прокололи джинсы насквозь – от нетерпения Аня ерзала на суке. Одинцов скинул соседке газету, та поблагодарила, но уходить не спешила.
– Дмитрий, – обратилась она снова, – а зачем вы заходили к Шаховым?
«Вот почему она пришла на другой конец деревни», – догадалась Аня и прислушалась. Ей было чрезвычайно интересно, что ответит Одинцов. Она сама об этом не переставала думать.
– Так, – недовольно буркнул он, – шел мимо.
– Ой ли, – покачала головой Чебушевская, – признайтесь, я никому не скажу.
– Я захотел жениться, – неожиданно понесло того, – пришел к девушке, а у нее уже другой! Более шустрый, хоть и менее молодой. Довольны?! Это совершенно честно.
– Боже мой, – воскликнула Чебушевская, чуть не уронив кота, – какая трагедия!
– Трагедия у вас по телевизору, – подсказал ей Одинцов, – идите, а то пропустите!
Аня обомлела от счастья, закрыла, чтобы не закричать от восторга, двумя руками рот и отпустила сук. Тяжелым мешком она свалилась на газон с уровня в полтора этажа, цепляясь за каждую ветку ели, обдирая в бахрому единственные джинсы.
– У вас на участке кроты, – отметила Чебушевская после Аниного «шмяк!».
– Мяу! Мяу! – душераздирающе промяукала Аня, уползая в смородину. Фараон в руках Чебушевской напрягся и выгнул спину дугой.
– И дикие кошки! – недовольно изрекла Чебушевская, погладила кота, прижав его к себе изо всех сил, и направилась к себе домой.
Одинцов сказал «Брысь!» и закрыл окно. Потирая ушибленное место, Аня чувствовала себя самой счастливой. Сомнения пришли позже, когда она решилась на повторный штурм.