– И прокурор добавит.
Якобы Колечкин вздохнул.
Вообще-то он считал, что даже прокурор уже не имеет значения. Он считал, что вообще уже ничего не имеет значения.
– Ты не веришь в прогресс? – удивился его отчаянию Джабраил.
– Я верю в астероид Тоутатес. И в то, что он приближается к планете.
– Все равно ты напрасно написал в ЦК ВКП(б). Большевики не любят таких намеков.
– Они, наверное, сочли меня болтуном… – Якобы Колечкин трусливо опустил глаза и вдруг спросил изменившимся голосом: – А эти… (Он имел в виду урок.) Они еще принесут сало?
– Обязательно.
– Можно, я его съем?
– Нельзя, – отрезал Семен.
– Почему?
– Потому что тогда они сделают тебя Машей. Или зарежут.
– Какое это имеет значение?
Семен пожал плечами:
– Для меня имеет.
– А если я просто схвачу сало и съем?
– Говорю же, не получится. Тебя сразу зарежут.
– И что, нет никаких других способов?
– Есть.
– Какие?
– Иди и убей дядю Костю. Пойди и убей их всех. Когда ты их всех убьешь, сало станет твоим. Иди, иди, браток, – весело ухмыльнулся Семен, – пусть они поймут, что ты и есть Царь-Ужас. И пусть после этого нас высаживают где угодно. В конце концов, можно распахивать и вечную мерзлоту. А землю можно возить с материка, вы, ученые, всегда что-нибудь выдумаете.
– Ты не веришь мне? – осторожно спросил профессор.
– А когда должен упасть твой астероид?
– Думаю, лет через сто.
– Тогда верю.
Черточки на переборке множились. Одна к другой составили пару столбиков. Если ученый горец не ошибался, в море пароход находился почти два месяца. К качке зэки постепенно привыкли, потом качка вообще прекратилась. Правда, однажды, как раз во время обеда, всех бросило на пол – чудовищный толчок сотряс пароход от носа до кормы, остановил его медленное движение.
Но гарью не пахло, дымом не несло.
Скорее всего, понял Семен, наткнулся пароход на плотную льдину.
Даже на горящем броненосце Семен мог в одну минуту взбежать на верхнюю палубу, а тут люки задраены, остается лишь гадать, что там происходит за бортом. Пустые ведра с грохотом катались по рубчатому металлическому полу, на них никто не обращал внимания. Зэки выли, проклиная жизнь, проклиная льдину, напрочь лишившую их обеда. Даже урки тревожно перешептывались. Сбившись в плотную кучу, они загадочно и злобно поглядывали в сторону Семена.
Два месяца пути это немало.
За два месяца пути только из их твиндека подняли наверх три трупа.
Двое умерли от неизвестной болезни, может быть, от запущенного отчаяния, третьего ночью задушили сами урки. Задушенный был из спецов-евреев, они держались отдельной кучкой, но все-таки не смогли уберечь от смерти приятеля.