Однажды в лагерь доставили два грузовика еврейских старушек.
Они были согбенны и худы, морщинисты, страшны, непонятно, как они выдержали дорогу, непонятно, зачем им вообще сохранили жизнь.
Ночью Семен проснулся от странных звуков.
Он не сразу понял, что плачет Яков.
– Смотри, что они делают, – чуть слышно всхлипнул Яков, когда он тихонько сел рядом с поляком. – Они оставили нам только старушек. В Минском гетто они выбрали семнадцать пар самых красивых девушек и женщин. Их построили в отдельную колонну. Они шли по улице оборванные, худые, но такие красивые, что я еще подумал, что даже нелюди могут восхищаться красотой наших девушек и женщин. Но их повели в сторону кладбища. Понимаешь? Нас специально вывели на дорогу, чтобы мы все видели. И мы видели, как колонну впустили на кладбище, а потом послышались автоматные очереди. Понимаешь? Они оставили нам одних старушек. У них голые головы, они плохо ходят. Ты же видел, что у них нет зубов, им всем по сто лет, они скоро умрут, а их оставили, а всех наших красивых девушек и женщин убили. Понимаешь? Наших девушек и женщин убили, они были молодые и красивые, а эти старушки живут. Вдруг они только таких нам оставят? Вдруг все наши девушки и женщины будут убиты, а останутся только старушки с лысыми головами? Вдруг они правда оставят нам только старушек? Они, наверное, хотят, чтобы, потеряв девушек и женщин, мы теперь возненавидели самих себя. Понимаешь?..
– Так не может быть, браток, – тихо ответил Семен. Ему не понравились ночные слезы Якова. Он не хотел, чтобы об этом стало известно капо Гному. – К тому же это еврейские старушки, а ты утверждаешь, что ты поляк.
Но Якова прорвало.
– Они заставляли нас сжигать трупы, – шептал он из темноты. – Мы складывали слой дров квадратом четыре на четыре метра. Под дровами мы прорывали канал, который наполнялся горючей жидкостью. На каждый слой дров укладывали слой трупов. Понимаешь? Однажды мы выложили штабель сразу из трехсот трупов. И среди них не было ни одной старушки, понимаешь? Одни только молодые женщины, девушки и мужчины. Чтобы разжечь костер, они взрывали в канале термитную бомбу. Я никогда больше не смогу любить, понимаешь? Для меня женщины и девушки пахнут горючей жидкостью и термитом. Мы должны были стоять вокруг и лопатами забрасывать в огонь выпадающие части тел. Я закрывал глаза, но так нельзя работать, поэтому я все помню…
– Так не может быть всегда, браток, – повторил Семен. – Пройдет время, ты многое забудешь.
– Ты так говоришь потому что не видел такого, – горячо зашептал Яков, размазывая слезы по щекам. – А я видел. Они заставляли евреев ложиться по обе стороны выкопанного рва, животом на землю, так чтобы головы торчали над рвом. За каждым становился стрелок с винтовкой «98» с примкнутым штыком. Кончик штыка они прижимали к затылкам лежащих и стреляли. А мы с лопатами стояли немного в стороне, понимаешь?..