– А браконьеры? – ждал ответа Гриша.
– У меня каждый человек получит возможность произвести и продать товар. Каждый человек получит возможность держать породистых свиней, ловить крупную рыбу. А еще, – доверительно сообщил херр Цибель. – Я с каждой продажи разрешу своим мужикам брать себе процент… Может, целых десять процентов…
– Сколько, сколько? – заинтересовался Зазебаев.
– Десять, – важно подчеркнул херр Цибель. Даже показал на пальцах. – За этим процентом начинается воровство.
– Вот глупый немец! – плюнул Гриша в ласковый лунный отблеск. – Настоящее воровство начинается после девяносто седьмого процента!
К деревне подошли под утро.
Немцы озябли. Нервничали. Виталий первый выскочил на сырой, пахнущий тиной песок, протянул холодную руку фрекен Эрике, потом немцу. Горбатые избы тоскливо торчали из тумана, как старые стога. Не светились ни огонька. Темный буксир капитана Степы Карася смутно угадывался у низенького гнилого причала. Даже габариты не светились, ушел Степа Карась наводить порядок в глубинке, наверное, да там и запил. У Виталия заломило виски, до того хотел увидеть Катерину. В нарождающемся утреннем свете несомненное сходство фрекен Эрики с Катериной (а значит, со Светланой Константиновной) казалось ему кощунственным.
– Гриша, – попросил, – покорми немцев.
Сам, не оглядываясь, поднялся по берегу.
Бежал по безмолвной, хорошо знакомой улице – ранней, пустой, сонной.
Заорал безумный петух, беспокойно мыкнула в стойле корова. Потом сквозь тонкую пелену тумана Виталий различил впереди бетонную статую. В окне Чистяковых горел свет, это Виталию страшно не понравилось. «Пьет, гад, сманывает мою Катьку в Томск, – подумал о Павлике и кулаки злобно зачесались. – Сбежал с валютой. Отберу!»
Трава перед крылечком истоптана, у сарая разметано сено клочьями.
Виталий легко взбежал на низенькое крылечко, увидел, что дверь не заперта.
Ногой откинул дверь. Увидел керосиновую лампу. У стены, как после драки, перевернутый стул. За круглым столом, заставленным мутными бутылками и немудреной сельской закуской, сидел, неестественно покосившись, капитан Степа Карась. Деревянная нога отставлена, лицо перекошено. Двумя пальцами левой руки (другие отсутствовали) он, как крюком, ловко хватал и забрасывал в широко раскрытый перекосившийся от выпивки рот кислую капусту. Увидев Виталия, пододвинул стакан.
– А где?… – начал Виталий.
Уже увидел, что занавеска, закрывавшая вход в комнату Катерины, сорвана.
– Если ты про девку…
Коротко кивнул.
– Ушла.
– А Павлик?
– И он ушел.
– Куда можно уйти отсюда?