А если лысый фэтсоу сдастся в России?
Ой, покачал головой Павлик. Лет пять светит точно.
А Катька – блондинка. Она не умеет ждать. У нее ровно столько мозгов, чтобы только дождаться на перекрестке зеленого света. Меня ждать не станет. Мужики над ней, как грачи над распаханным полем.
Он взглянул на Катерину и сердце его растаяло.
И она улыбнулась. И Павлик сразу решил: ерунда все это. И надежда вновь горячо затопила сердце. Ну, прилетим в Швецию… Или в Турцию… Это ничего, ведь мы жертвы… Выберем с Катькой самый дорогой ресторан, пригласим американца, и отпразднуем наше очередное счастливое избавление…
– А ты не в Париж, а, Пахомыч?
– Да нет. Куда мне. Не знаю там никого.
– Вена? Хельсинки? Стокгольм?
– Да ну. С чего бы?
– К талибам?
– Да ну, к талибам. Ты скажешь! Я в Сыктывкар.
Павлика как оглушило.
Секунду ничего перед собой не видел.
Потом забормотал:
– Как в Сыктывкар? Ты спятил? Требуй, чтобы гнали самолет в Швецию.
– Да нет. Я уже указал летчикам. Мне в Сыктывкар надо!
– Ты что? – злобно заорал Павлик. – Там одни лагеря!
– Ну да. Я знаю.
– Откуда знаешь?
– На поруках сидел у кума. Девять лет. Седьмая зона, – даже с некоторой охотой объяснил лысый. – Вышел на волю, что делать? Посадили на плешь, разрешили жить в Якутске. Вроде как солнцеворот-спиридон, только административно высланный. Просил, чтобы оставили в Сыктывкаре. Нельзя. Сказали, что это для Якутска я честный, а в Сыктывкаре нельзя.
– Так чего ты кинулся в Сыктывкар?
– В Якутске холодно. Комары.
– А в Коми комаров нет?
– Конечно, есть. Но там… Петра.
– Какая еще Петра?
– Дружка сладкая, – застенчиво улыбнулся фэтсоу.
– Ты педик, что ли? – обомлел Павлик.
– Дружка… Петра… – с волнением повторил Романыч. – Тебе, козел, не понять… У меня шанс есть… Зарегистрирую брак по-людски, вот и будет у нас с Петрой по человечески… Даже марш Мендельсона… Посажу сейчас самолет в Сыктывкаре, потребую Петру… Не разрешат, всех сожгу…
Что за черт, с тоской подумал Павлик. Почему этого лысого педика не устраивают бабы? Ведь делай с бабами все, что захочешь, зачем нюхать мужской пот?
Спросил:
– Этот Петра. Он что, еще сидит?
– Ага.
– Сколько ему осталось.
– Считай, все четыре месяца… И семь дней…
– Четыре месяца? – изумился Павлик. – Ты что, точно чокнутый? Дождаться не мог? Ревнуешь?
Романыч не ответил.
Зато Катерина выдохнула:
– Клубники хочу.
– Заткнись! – заорал Павлик.
Он задыхался.
Грудь сжимало.
Он чувствовал себя запертым в клетке.
При этом гнусная клетка с большой скоростью неслась в Сыктывкар к самым комариным местам и сильно отдавала дерьмом.
– Неужто тебя волнует верность какой-то там П