Дикующий тоже не верил Гришке.
Гришка ему про смерть Кивающего, а князец отворачивается. Головой вертит, будто не понимает русских слов. «А он не понимает, – объяснил как-то Дежнев. – Точнее, не хочет понимать. У них понятие есть такое – нахомиани. Если не верят дикующие чему-то, если не хотят понимать, то делают особенный вид, будто не слышат. Считают, что вслух не обо всем можно говорить, иначе дед сендушный босоногий может обидеться. Тогда далеко отведет зверей от ловушек, отпугнет олешков от пастбищ, рыбу в реках заморит».
Повторил негромко:
«Нахомиани».
Ночь.
Крикнуть?
Остановить изменнического прикащика?
Набегут казаки, осердясь, зарежут одноглазого. Дежневу тоже несдобровать. А с ним и Солдату. Вдруг пришло в голову: и мне… Не поверят… Я выдам прикащика, а меня бросят в реку… Не простит Юшка тягания за бороду… Для Юшки любое предательство – всего лишь вопрос времени… Он ничего не простит, даже того, что сам придумает…
Гришка в растерянности следил из-за угла за тем, как Дежнев, оглядываясь, подсадил аманата на олешка.
– Хэ, каалук!
– Хэ, мэт эльэ хонтэйэ? – вновь забыл русские слова Чекчой.
– Иди, иди, – негромко разрешил Дежнев.
– Хэ! Отпускаешь?
Чекчой долго глядел на темный острожек.
Зачем-то наклонил голову, понюхал снег, коленями тронул учуга:
– Aттay!
Не оборачиваясь, Дежнев шагнул на крылечко, негромко прикрыл за собой деревянную дверь. Наверное, не закрыл на щеколду, чтобы все утром видели – бежал подлый князец… Полная Луна пугливо спряталась в облаке и человек на олешке сразу исчез. Только тянулся черный след. Но и след занесет к утру.
Гришка насторожился.
Вот тени… Смутные тени…
Но ведь никогда не бывает так, чтобы тени двигались неправильно…
А если тени все-таки движутся неправильно, если они движутся не так, как должны, это нехорошо, так не должно быть…
Прыгнув, Гришка коротко ударил по черному, пискнувшему, прижал нож к горлу.
– Ну, Гришка! Убери нож!
Лоскут убрал. Сел в сугробе, сцепил на коленях руки:
– Ты, Павлик? Что видел?
– Ничего не видел.
– А зачем ходишь ночью?
– Да разве ж хожу? – сидя в снегу, испуганно отряхивался Павлик. Снег запутался даже в бровях. – Я просто вышел… А тут голоса… Ой, что видел! – все же признался Заварза. – Тут Семейка аманата отпустил!
– Ты глупый, Павлик, – покачал головой Лоскут, не пряча нож. – Я тебя умным и не считал, но ты глупый.
– Да ты сам подумай! – суетливо задергался Павлик. – Семейка, правда, отпустил одноглазого! А одноглазый куда пойдет? Он к дикующим пойдет, он приведет сердитых. Буди, Гришка, людей.
– Ну, разбудим… А что скажешь?…