Свободной рукой Сохно сжимает «стечкина» и держится предплечьем на стене. Предплечье не такое чуткое, как пальцы, но тоже для ощупывания годится. И даже более того, именно предплечьем Сохно определяет, как меняется структура стены. Мелкие камушки начинают осыпаться. Тогда он выпускает из руки фонарь, оставив его болтаться на кожаной петле, и тщательно ощупывает стену. И только потом на секунду подсвечивает себе. Но не в месте ощупывания, а дальше. Так и есть... Каменный монолит кончился. Пошел каменистый грунт... Следовательно, чуть дальше можно ожидать осыпи.
Он доходит до поворота, на углу останавливается и прислушивается. Нет, никаких звуков коридор не доносит. Тогда только светит. И видит в пяти шагах перед собой завал. Теперь уже светит смело, без боязни себя выдать.
Завал мощный, до самого потолка. Вернее, от потолка до пола. Это уже не работа боевиков. Это работа вертолетчиков. Грунт не выдержал сотрясений от взрывов. Осыпался, провалившись, потолок. Завалил проход. Из личного опыта Сохно хорошо знает, какая бесполезная работа – пробивать здесь путь. Будешь выгребать и выгребать каменистую землю, а она будет все сыпаться и сыпаться сверху. И так без конца, пока весь хребет не сроешь. Впрочем, едва ли кто поставит перед собой такую задачу...
Можно возвращаться, чтобы осмотреть второй проход...
Сохно возвращается. Выходит из щели и удивляется, как сильно уже стемнело. Но он без раздумий идет ко второй щели. Она более широкая и округлая. Здесь сразу начинается каменистая почва вместо монолита. И можно предположить, что здесь до завала придется идти не так далеко.
Он и в этом оказывается прав. Два шага в щель, поворот, короткое движение пальцем, нажимающим на кнопку фонаря, и тяжелый вздох, который слышат, наверное, омоновцы, ожидающие снаружи. Завал точно такой же мощный и непроходимый, как в предыдущем коридоре...
Сохно возвращается и вызывает Согрина.
– Я «Бандит». «Рапсодия», хочу тебя слышать...
– Я иду...
– Завалы в обоих проходах... Естественные... Бесполезное дело... Вызывай вертолетчиков. Пусть хоть пару десятков человек на противоположный склон выбросят...
– Я «Рапсодия». Понял... Попробуем...
– Вот же, черт!
Выходит, и Тобако не по всей Москве может ездить так, как ему нравится. Бордюр для заезда на тротуар оказывается слишком высоким. «БМВ» слегка ударяется о каменную преграду защитой картера, что заставляет Андрея состроить страшную гримасу и высказать самое сильное из ругательств собственного лексикона. В отличие от своих друзей, он никогда не выражается более основательно, как, например, Доктор или Ангел, за что всегда особо уважаем Пулатом, тоже предпочитающим изысканность речи.