И упал сам.
Был провал в памяти, и я не знаю, сколько пролежал без сознания. Болевой шок выключил сознание – словно предохранитель перегорел. Но в себя я пришел не оттого, что острая боль ушла, а оттого, что подсознание заставило сработать чувство самосохранения, и я ясно осознал, как опасно сейчас находиться здесь, рядом с убитыми мной боевиками, когда сюда наверняка крадутся другие. Я сначала поднял только голову, чтобы осмотреться, – это тоже чувство самосохранения сработало, потому что, вскочи я на ноги, во-первых, сразу боль по телу полоснет, что не даст возможности осмотреться, во-вторых, сам я сразу же стану мишенью. И я поднял голову. И сразу увидел двоих, что неумело ползли, высоко задрав куриные задницы.
Я положил автомат на камень, чтобы не придерживать его правой рукой, прижал приклад к левому плечу, потому что точно стрелять с правого плеча для меня проблематично, а правой рукой с силой зажал недавно зашитую рану. Увесистая мушка автомата легла в прорезь прицельной планки, нашла цель, я задержал дыхание и коротко нажал на спусковой крючок. И тут же отыскал в прицел второго, ползущего в двух метрах позади. Еще один одиночный выстрел завершил жизненный путь бандита. Но я при этом прекрасно понимал, что двое бандитов – это не весь личный состав, что против меня выставлен. И тут же получил подтверждение. Откуда-то со стороны раздались несколько автоматных очередей. Неприцельных. Стреляли оттуда, откуда меня видеть не могли, и стреляли непонятно в кого, скорее всего, просто для острастки, чтобы запугать меня и себя подбодрить. С плохими бойцами это бывает. По одиночным выстрелам они меня определили. Я вообще ни разу не слышал, чтобы бандиты стреляли одиночными. Они любят длинные очереди. И поняли, что стреляют не в меня, а я стреляю.
А я тем временем присел за кустом и сильнее правой рукой рану придавил. Старый и мудрый принцип «боль побеждается болью» всегда работает. Я надавил, и боль стала слабее. Только после этого я начал соображать, как и куда мне выходить.
Очевидно было, что уходить я должен в ту сторону, откуда пришел, и уходить не по открытому месту, а через «зеленку». Подобное поведение настолько естественно, что ничего другого в голову бандитам и прийти не могло. В более здоровом состоянии я и сам выбрал бы этот вариант и уходил бы, оставляя за собой растяжки и выставляя засады на единичный одиночный выстрел, чтобы предельно затормозить преследование и нанести ему максимальный урон. Но сейчас вся левая сторона тела у меня ныла так, что я стискивал зубы, чтобы не стонать. Даже ночное ранение в бедро по касательной неожиданно напомнило о себе ноющей и саднящей болью. А рана в боку создавала такое впечатление, что мне в тело воткнули не короткий нож, а по крайней мере саблю и лезвие обломали, оставив большую часть стали у меня в организме.