Лишь спустя шесть недель ему удалось пересилить себя и заняться с Джини любовью. А случилось это после очередного бурного объяснения, во время которого оба выпили чересчур много вина. Возможно, они бессознательно пришли к мнению, что там, где потерпели поражение забота и терпение, сможет помочь антагонизм.
Это соитие не стало символом их сближения, на что надеялся Паскаль. Оно оказалось злым, коротким и не принесло удовлетворения ни одному, ни другому. Потом Джини всхлипывала, а он – впервые в их совместной жизни – отвернулся от этих слез с холодным отвращением, которого никогда раньше в себе не замечал.
– Это ты во всем виновата, – сказал он ей. – Ты – причина всему, что с нами происходит. – А затем встал с постели, оделся и, в ярости выскочив из дома, ходил по ночным улицам Парижа.
На следующий день они помирились. А потом последовали новые ссоры и новые примирения. Паскаль чувствовал, как в нем нарастает отчаяние. Все это было ему слишком знакомо по прежней жизни. Он не мог поверить в то, что теперь, находясь рядом с любимой женщиной, вновь пикирует по спирали отчуждения, которую однажды – со своей первой женой – он уже прошел.
Возможно, думал Паскаль, все изменится, когда закончатся слякотные февраль и март, когда он сможет нормально вести себя в постели? Возможно, тогда его отпустит все, что гнетет сейчас, и ему удастся выразить ту любовь, которая – Паскаль не сомневался в этом – по-прежнему живет в его душе, хотя и заперта в каком-то ее уголке. Он почувствовал это, увидев Стара в квартире мадам Дюваль, взглянув в глаза смерти, что притаилась в нескольких метрах от него, и немедленно понял: то же самое испытала Джини. Ошибки тут быть не могло.
Если любовь вырвалась наружу тогда, почему она не может сделать это теперь? И только тут Паскаль понял, что здравое поведение и взвешенные слова ни к чему не приведут. Здесь необходимо какое-то божественное вмешательство, для которого у него и определения-то не было. Сила воли тут не поможет. Любовь нельзя оживить насильно. Паскаль со страхом осознал, что любовь – такая же загадка, как оазис посреди пустыни. Это – дар Божий.
И все же дар этот продолжал ускользать. Паскаль и Джини удвоили свои старания. Их взаимная вежливость причиняла им обоим боль. В долгих разговорах за полночь они прикидывали различные варианты того, как может сложиться их будущее, но ни один из них – цивилизованных, предусматривающих взаимную заботу и равноправие – не казался подходящим. Паскаль предложил, чтобы они либо вообще перестали работать в «горячих точках», либо ограничивали подобные командировки одним месяцем в году. Джини заявляла, что это неприемлемо, поскольку она ни за что не позволит ему расстаться ради нее со своей любимой работой. Выслушав ее доводы, Паскаль мысленно сделал для себя пометку: Джини страдала от того же, от чего в прошлом – его бывшая жена. Теперь он уже никогда больше не совершит подобной ошибки.